Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он отпускает третий, последний шарик.
– А здесь мы с Китти и Анни играли в «Лягушку-лягушку», – рассказываю я Джо.
Мы стоим на краю лабиринта, собираясь уходить. Вдруг меня осеняет.
– Подожди тут. – Я перехожу на другую сторону и поворачиваюсь к Джо лицом, размышляя о его словах про Олли и умение веселиться. – А теперь говори!
– Говорить что?
– Мистер Лягушка, могу я перейти твою золотую реку?
– Мистер Лягушка… – Джо умолкает, оглядывается.
– Да нет здесь никого!
Он вздыхает.
– Мистер Лягушка, могу я перейти твою золотую реку?
– Только если на тебе есть что-то голубое!
Джо смотрит на свою одежду. Джемпер на нем серый.
– Нет голубого, теперь что?
– Тебе придется перейти реку так, чтобы я тебя не поймала!.. Поверить не могу, что ты никогда в это не играл.
Джо прыгает с одной части лабиринта на другую, берет влево, потом несется вперед. Я пытаюсь его догнать, но он благополучно достигает цели.
– Давай еще, на этот раз я тебя поймаю, – предупреждаю я, и он снова спрашивает, можно ли ему перейти мою золотую реку.
– Только если на тебе есть что-то красное!
Он снова бежит вперед, а я к нему.
– Давай, толстушка!.. Стой! – Он замирает как вкопанный. – У меня ж трусы красные.
– Не считается! Я-то их не вижу.
Не успеваю опомниться, как он стягивает джинсы. Вскоре мы оба задыхаемся от смеха, но вдруг понимаем, что больше не одни. С опаской повернувшись, мы обнаруживаем школьников в серых блейзерах и бутылочного цвета штанах. Дети хихикают и тычут в нас учебниками, а учительница велит им шевелиться быстрее.
Мы снова в квартире Джо, пьем чай. На обратном пути мы попали под ливень, поэтому Джо разжег камин.
– Тебе здесь нравится? – спрашиваю я, сжимая кружку обеими руками.
– Да. Никогда не думал, что вернусь в родной город. Надо ведь открывать что-то новое для себя, а не возвращаться туда, где жили твои родители.
Именно это мы с Олли думали о Пиппе.
– Но здесь я чувствую себя естественно, как будто вернулся к истокам. Горжусь, что здесь мой дом. Мне нравится заниматься собственным бизнесом, и, по иронии судьбы, теперь у меня хорошие отношения с отцом. Завел друзей. Так что получилось вполне себе новое место… Конечно, я скучаю по Лондону. По ритму жизни.
– Если мы с Олли уезжали на выходные, например, к его родителям в Нортумберленд, у меня внутри всегда все замирало от волнения, когда поезд подъезжал к вокзалу. Время начинало нестись вперед, стоило шагнуть на платформу.
– Лондон. Мне нравилось жить в сердце Англии.
– Винчестер раньше тоже был столицей.
– Верно. Я скучаю по кофе-барам, – продолжает Джо, – по пабам и Вест-Энду.
– И парки там красивые. Мы с Олли любили по воскресеньям ходить в галерею «Серпентайн».
– Гайд-парк ранним утром, когда там ни души, разве что редкие люди бегают трусцой или выгуливают собак… А больше всего я скучаю по возможности раствориться в толпе, – признается Джо. – Такое возможно только в больших городах. Здесь я чувствую себя как в аквариуме, потому что все, абсолютно все знают моего отца.
– Но ты ведь стал счастливее, так?
– Намного.
– Ты уже не сын великого доктора. Ты Джо, мастер своего дела.
– Спасибо, – улыбается он.
– А что насчет Питы?
– А что она? – переспрашивает Джо.
– Как с ней дела?
– Ну, – уклончиво произносит Джо. – У нее скоро кастинг на шестисерийный триллер. Она метит на главную роль. Будет прорыв.
– Надеюсь, она получит роль.
– Думаю, получит. А если нет, то найдет что-нибудь еще. Она целеустремленная. С двухлетнего возраста хотела стать актрисой, выдала это матери, когда та чистила картофель у раковины на кухне. Сама заплатила за обучение в актерской школе. Это достойно.
– Будешь скучать по ней?
Плечи Джо напрягаются.
– Да, думаю, буду. Я хорошо провел последние месяцы, мне с ней нравится. Она отвлекает от проблем с отцом. В одиночку вечно погружаешься в мысли. А ты?
– Я?
– Расскажи еще про вашу с Олли жизнь.
– Мы были счастливы, хотя случались и тяжкие времена. Олли мог быть душой вечеринки… ты помнишь, каким он был…
Джо кивает.
– Но за закрытыми дверями у него случались приступы плохого настроения. Он переставал играть на пианино, не хотел видеть друзей, разговаривать…
– Помню, что он бывал и угрюмым, когда хотел сделать все по-своему.
Рассказываю про его писательство и отказы.
– А что он писал?
– Сперва исторические романы. Постоянно копался в книгах, библиотека ему стала вторым домом. Потом переключился на комедии. Хотел писать что-то современное.
Сознаюсь, что Олли с неохотой пошел преподавать, но не говорю, что он бросил работу без моего ведома. Это кажется нечестным по отношению к нему.
– Он всегда был веселым, теплым и милым, – когда не пытался свести меня с ума, – добавляю я с улыбкой.
– А ты? Все еще рисуешь? Мне нравилось твое лимонное дерево. У тебя над камином в Бристоле висело.
Так трогательно, что он помнит. Я отпиваю из кружки.
– Бросила фрилансовую работу иллюстратором ради Глитца. Олли чувствовал себя виноватым, и я сама на него обижалась какое-то время, но одному из нас действительно надо было сменить карьеру. Надо было больше зарабатывать, мы ведь собирались завести детей и купить дом.
– Бекка, а ты не хочешь остаться здесь? – спрашивает Джо, будто его только что осенило.
– Не знаю. – Раньше я об этом даже не задумывалась.
Режу помидоры, а Джо добавляет разные ингредиенты в бурлящее на огне мясо.
– Щепотка паприки, – комментирует он, – капля вустерского соуса и бальзамического уксуса…
– Уксус в фарш? – С ужасом понимаю, что говорю точь-в-точь как мать. Черт.
– Бальзамический. Подчеркивает вкус. Чего улыбаешься?
– Просто. – Вспоминаю школьников, глазевших на его красные боксеры.
– Говори уже.
– Поверить не могу, что ты стянул штаны.
– Все для победы.
– Хотя ничего удивительного. В день нашего знакомства ты просто-напросто полотенце с себя снял.
Джо проскальзывает мимо меня к терке для сыра, слегка зацепив меня рукой.
– Спасибо.