Все было снова прекрасно: Бартоломеус был рядом, Фауль стал человеком, у них в руках были волшебные конфеты и тайна ее отца. Чего можно было еще желать? Разве только чтобы душа погибшего графа Шлавино, явившись на небо, была прощена. Раскаялась бы во всех своих злодеяниях и поселилась бы в тихом месте в раю — в маленьком домике среди цветущих яблонь.

Об этом Эвелина долго молилась, глядя в ночное небо. И представляя себе графа — то задумавшегося на скамеечке в райском саду, то собирающего мед из райских ульев. А вокруг непременно цветущие яблони — с белыми и розовыми цветками…

* * *

Его сиятельство граф Шлавино был бы очень удивлен, если б узнал, что кто-то молится о его счастливом пребывании на том свете. Даже, пожалуй, умилился бы и забыл на миг о мерзкой головной боли, терзавшей его с момента удара о жаровню.

Потирая распухший от ушиба лоб и страшно ругаясь, он продирался сквозь кустарник, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Иногда ему казалось, что чует, а иногда — нет. Иногда — что чует, а иногда…

— Черт, черт, черт! — шептал граф, озираясь одним глазом (второй полностью заплыл после удара). — Был такой явный — и исчез. Был — и…

Дело в том, что исчез запах рыжего кота — с длинной шерстью и белыми усами. Исчез внезапно: раз — и нету.

Сначала граф думал — ветер переменился. Но нет: плюнул на палец, поднял над головой… Ветер не менялся.

Это наводило на грустные мысли. Во-первых, о том, что кот Фауль — больше не кот, и вообще не Фауль. А во-вторых, о том, что перестав быть котом, противный мальчишка, конечно же, расскажет всем про «птицу в темнице».

— «Птица в темнице», — произнес граф вслух. — «Птица в темнице»!

И тоненько захихикал. Долго им придется искать эту «птицу в темнице». Ведь что это за птица, в песенке не говорилось, он хорошо помнил!

А для вящей надежности…

Лодка с графом заскользила по озеру, приближаясь к замку.

А для вящей надежности…

Пройдя через потайную дверку, граф направился прямо к лаборатории.

А для вящей надежности…

Спустившись в лабораторию, граф принялся двигать колбочки с гомункулюсами.

…он сейчас же, немедленно уничтожит гомункулюса графа Эдельмута. Потому что достаточно лишь разбить колбу…

Ха-ха!.. лишь треснуть ее о стену…

Хо-хо!.. и умрет гомункулюс, и сдохнет птица в темнице!

Тра-ля-ля… Где вот только эта колба?

Прум-пу-рум… Где эта чертова колба?

Там-тари-рарам…

Вот она.

Он схватил сосуд с сидящим в нем маленьким графом Эдельмутом. Размахнулся…

Однако по дороге задумался.

Одно движение… Стоило только трахнуть сосудом о стену — и сказке конец.

Но все дело в том, что граф с детства не любил, когда сказки кончаются. Наоборот, обожал длинные и страшные приключения.

Заглянув во все углы, под стол, в корзину и в жаровню, он прошептал:

— Так, так… значит, они забрали обоих котят… Так, так… Мари и Йоханнеса. Ага…

Да, граф любил страшные приключения. Поэтому, вместо того чтобы разбить склянку, бережно поставил ее обратно на полку. Присовокупил рядом колбочку с симпатичным кабанчиком (да, да, Вилли Швайн, ты тоже в этой компании).

Отступил, полюбовался.

Выглядело прямо таки жутко. Или будет выглядеть прямо таки жутко. В нужный момент и в нужном месте.

Нет, он не будет пока разбивать склянку. Честное слово. Бояться ведь нечего: «птицу в темнице» они никогда не найдут. Ибо не знают, что это за птица. Хи-хи!..

А приключение получится что надо. Страшное. И ужасное.

Солнце еще не поднялось над крышами домов. Но косые лучи его скользили по стенам, балкам, балкончикам, по усеянным чердачными окошечками покатым крышам, по острым шпилям башенок с флюгерами. И даже ухитрялись залезать в узкие просветы меж домов, называемые «улочками» — где утыканные ступеньками, где залитые от края до края зловонными лужами, а где и вполне широкие для того, чтобы в них без особого труда, крепких словечек и несчастных случаев могли разминуться два всадника.

По одной из таких улочек шли в то утро двое мужчин, ведя в поводу лошадей. На лошадях сидели две девочки.

Одна, широко распахнув глаза, казалось, совсем ушла в свои мысли. Ничего не замечая вокруг, задумчиво глядела на уши лошади.

Другая, наоборот, глядела куда угодно, только не на уши лошади. И с любопытством мигая белобрысыми ресницами, крутила во все стороны острым носом.

Процессию замыкал похожий на солнышко мальчишка — весь в веснушках и с рыжими вихрами. Он шел за хвостом последней лошади и улыбался до ушей.

Имя одного из взрослых было Бартоломеус, второго — Вилли Швайн. Как звали остальных, вы, возможно, сами догадываетесь.

Путь от замка Наводе занял два дня: пришлось сделать большой крюк, чтобы завернуть в деревню и отдать родителям двух малышей — Мари и Иоханнеса.

Пауля-Фауля тоже хотели сдать родственникам. Но выяснилось, что Пауль-Фауль никуда уходить и не думает. Это еще почему? Да вот так вот. Небезразличны ему судьба ее сиятельства и бывшей его хозяйки Марион. Если господину Бартоломеусу жалко истратить на него монетку, то и не надо, он и сам найдет себе пропитание — недаром три года котом пробыл. А еще, ежели нападут разбойники, он отлично умеет драться, кусаться и очень громко кричать «На пома-а-ащь!». Ко всему, еще знает средство против упырей.

Сраженный числом ценных умений, заключенных в одном только мальчике, господин Бартоломеус, разумеется, не стал его прогонять. И даже подарил монетку.

В Альтбург прибыли под вечер. Остановились в доме, расположенном на улице Безлуж, наскоро поели, соснули. А утром, то есть уже сегодня, покупали лошадей.

…Они прошли мимо ряда лавок — портного, оружейника, мясника, скорняка и посудника.

Они миновали группу школяров, игравших в камешки на ступеньках церкви святого Юлиана.

Они оставили позади базарную площадь, куда уже стекались спозаранку горожане, чтобы купить — и крестьяне из соседних деревень, чтобы продать свои товары, груженые в повозки.

Чем дальше, тем больше встречалось народу. Потому что, во-первых, становилось все светлее, а во-вторых, улочка, на которую они свернули, кончалась аккурат у ворот города.