И словно по мановению волшебной палочки, в зал, слабо повиливая хвостом, осторожно принюхиваясь ко всему, что тут происходит, явился Табаск. Он обошел стол, отстраняясь от мамы, вероятно из-за запаха лошадей, который за один раз вымыть было, конечно, невозможно, и мягко вспрыгнул Ростику на плечи. Улегся вокруг шеи, спрятал мордочку у человека под щетиной.

– Наверное, ему кто-нибудь сказал, что ты приехал, – пояснила Роса.

– Они сами между собой сигналят, – уронил Гаврилка, – им и говорить ничего не нужно.

Ростик почувствовал, как мир и покой этого места, который он считал своим настоящим домом, окутывает его. И как уже бывало прежде, ему разом расхотелось ехать куда-то дальше, что-то делать, приказывать, чего-то добиваться… Но он знал, что это необходимо.

– Ты надолго? – задала Роса, вероятно, давно не дающий ей покоя вопрос.

– Не знаю, если мама даст хотя бы одного из своих скакунов…

– Я чувствую, кто-нибудь скоро тут появится, – проговорила Винрадка. – А гонять коня в Одессу неразумно. За один прогон не управишься, а там теперь столько шакалов, что ночевать в степи даже с волосатиками непросто.

Мама наконец насытилась, оглянулась, подумав, а накормили ли ее погонщиков, которые остались с табуном, но сомневаться в этом было глупо, конечно, накормили, и конечно, спать устроят не намного хуже, чем Винторука, например. Расовая дискриминация была в Храме невозможна.

– Ладно, потрепались, – мама налила себе кружку с компотом из каких-то ягод, отхлебнула. – Теперь давай о деле. Все-таки каково это – выхаживать гигантов?

Ростик, стараясь не вдаваться в подробности, рассказал ей, что эти самые гиганты не слишком вылупляются из автоклавов, если их не ждать, как любимого ребенка. И чуть подробнее пояснил, что значит находиться в Гулливере или в Левиафане. Мама пригладила волосы.

– А как это сказывается на человеческой психике? – Она налила еще компоту. – Ты пойми, я не из любопытства спрашиваю.

– Понимаю. – Ростик подумал. – Отношение к нашей пище меняется, оценка расстояний плывет… И представление о времени, особенно у Лео. Еще органы чувств потом приходится приводить в норму, иногда насильственно, через медитирование. Пожалуй, следует признать, разбалтывается пластика, даже к ходьбе приходится привыкать заново.

– Я тебя про психику спрашивала.

– Мам, человеческое сознание, как мне теперь кажется, очень стабильно, привыкает к любому посреднику и переорганизовывает все чувства, которые получает из мира гигант, в привычные для нас ощущения. Да, нагрузка на психику немного… иная, скажем так, когда в гиганте находишься. Но в целом все по-прежнему.

– Это у тебя так ловко все получилось, – мама впервые за все время, пока она была тут, нахмурилась. Видимо, эта идея давно не давала ей покоя. – А обычные ребята… В общем, я считаю, что с ними не все смогут работать. – Она даже компот отставила. – Лучше всего это получится у тех, кто по разным причинам может быть недоволен своим человеческим телом… Да, такие могут встраиваться в этих чудовищ с меньшими проблемами.

– Уродов, что ли, искать? – спросила Роса.

– Уродство рождает патологии, поэтому неполноценные не подойдут. Нужны те, кто понимает эту неполноценность, но остается в основе своей нормальным и активным. Ведь человеческая норма – быть активным.

– БабТая, – одним словом обратился к ней Гаврила, – философствуешь, однако.

– Правильно, – слегка печально отозвался Ростик. – Я сам над этим думал… Формулировал иначе, но выводы – те же.

– Я рада, – мама окинула Гаврилку взглядом, в котором мелькнуло любопытство, перевела свои лучащиеся глаза на Ростика, – что ты не зашоренный, как башмак.

– Обязательно лошадиные выражения использовать? – буркнул Гаврила.

– К тому же, – осторожненько добавила Роса, приходя на помощь брату, – шоры на башмаки не надевают.

Мама тут же сграбастала глазастую внучку и с силой прижала к себе, та даже пискнула. Ростик ухмыльнулся так, что Винрадка мигом просияла, только тогда стало заметно, насколько она нервничала во время разговора. Рост ей для верности подмигнул, аймихоша слегка удивилась, но неумело попробовала подмигнуть в ответ.

– Мам, а помнишь, у меня конь был, когда мы с Кимом и Квадратным впервые на юг отправились?

– Эх ты, наездник… Виконтом его звали. – Мама снова подтащила к себе кружку, выпила чуть не треть одним махом. – Кстати, если бы не он, не было бы у нас поголовья. Отличным он производителем оказался, с него все и пошло. – Вдруг она посмотрела на Ростика, склонив голову, словно размышляя, говорить ли ему, о чем она подумала. – Только вот что… Несколько лет назад, когда мы еще ограждения не умели как следует ставить, у нас с десяток трехлеток убежало в степь… Или их бакумуры ночью пугнули, а никто и не заметил. Они иногда это умеют.

– Как Ждо? – деловито спросил Ростик.

– Да, примерно. И представь себе, этих вот диких мустангов развелось… Мы пробовали их отлавливать, хотя они и не скаковые, потому что мелковаты. Но самое интересное, эти мустанги с нашими спариваться отказываются.

– Почему?

– Не могу знать, ваше благородие, – мама опять погладила Росу, уже соизмеряя свои силы и девчоночью хрупкость внучки. – Но подозреваю, что они… может быть, мутировали. Хотя это по-прежнему один вид, и спаривание в принципе возможно.

– Может, не хотят они, – серьезно подсказала Роса.

– А что это значит с высоты твоей коннезаводческой философии? – спросил Рост.

Мама вдруг стала очень серьезной.

– А то, сын, что, может быть, очень скоро мы столкнемся и с мутацией людей, причем в ту сторону, какую не способны даже предвидеть.

Как-то разом все принялись укладываться спать. Разумеется, сначала отправили по спальням детей, причем Гаврила дольше всех выражал неудовольствие, но все-таки подчинился. Чем его подкупила мама или что она вздумала ему объяснять, пошептавшись в углу, было непонятно.

Рост довольно скоро остался с Винторуком. Тот как сидел, так и остался на своей табуретке. Рост посмотрел на него, уже в который раз удивился тому, как в этой волосатой физиономии вдруг стала проступать значимость лет и жизненного опыта.

Внезапно волосатик отвернулся, и лишь спустя пару мгновений Ростику стало ясно, что он не отвернулся, а разглядывает что-то под факелом, который освещал дверь в темную теперь кухню. И из этой тьмы что-то шагнуло… Нет, это был не один аглор, а несколько. Ростик даже удивился тому, что раньше не воспринимал их.

Скрипнула лавка, Бастен откинул капюшон. Так же поступили Ихи-вара и Зули. Вот ее-то Ростик не ожидал тут увидеть, он полагал, что она по-прежнему находится в южных степях или на корабле с пурпурными, который стоял в горном озере.

– Не ожидал, – проговорил он.

– А твой Гаврил, – Бастен как-то иначе произнес это имя, но, может быть, так оно звучало на едином, – нас все время видел. Я за ним замечаю эту особенность.