Наташа со слезами на глазах поблагодарила – от слабости слезы лились сами собой – и снова легла под одеяло. Пришла медсестра, сделала укол, и Наташа, закрыв глаза, поплыла по теплым волнам. Какое наслаждение лежать на мягкой кровати и никуда не ползти, ни от кого не удирать…

Несколько раз она громко вскрикнула во сне, и соседки, понимающе переглядываясь, жалостливо качали головами. Она не успела рассказать им, что с ней произошло, и они могли лишь догадываться. Это было непросто: ни синяков на лице, ни ссадин на голове. Вроде и не били ее так чтоб сильно. Но вот ладошки и колени ободраны, и шейка свернута. Ясно, словили где-то на природе пьяные бугаи, поставили на коленки, угрожая ножом или хоть и пистолетом, и охаживали кучей, пока она сознание не потеряла. А потом и шею свернули, чтоб следы скрыть. Это сейчас сплошь и рядом бывает, столько развелось насильников всяких, маньяков – страшно старой из дома выходить, не то что молодой и красивой. Вот только не приняли во внимание, сволочи, живучую бабью натуру. Шею-то свернули, да не до конца. Вот и оклемалась, сердечная…

Так они шептались, поглядывая на спящую Наташу, пока в палату не заглянул милиционер в капитанских погонах, сопровождаемый человеком в штатском и старшей медсестрой. При виде ненавистной формы все три достойные женщины, чьи испитые лица были густо усажены синяками и кровоподтеками, настороженно замолчали.

– Эта? – проходя в палату, спросил капитан у медсестры.

– Да, – кивнула та, строго поглядывая на хмурую троицу.

– Давно спит? – спросил человек в штатском, худощавый белобрысый мужчина неопределенных лет: не то тридцать, не то далеко за сорок.

– С семи утра, – ответила медсестра. – Только разбудили на двадцать минут, когда гипс накладывали, а так все это время спит.

– Значит, выспалась, – констатировал белобрысый. – Будите.

Медсестра принялась тормошить Наташу. Три матроны неодобрительно смотрели на ее действия. Дали бы выспаться девчушке, отдохнуть, чего лезете? Успеете допросить, времени хватит. Хотя толку с ваших допросов – как с козла молока. Только чтобы протокол по форме составить для отписки, а скоты эти, насильники бесстыжие, как гуляли себе, так и дальше гулять будут. Знаем, сами в таких переделках бывали.

Наташа очнулась под толчками медсестры, увидела незнакомых людей, заморгала и попыталась сесть, натягивая одеяло до плеч.

– Лежите, лежите, – остановил ее белобрысый, присаживаясь на соседнюю пустующую кровать. – Не надо волноваться.

Он даже улыбался, показывая скверные прокуренные зубы. Теперь стало ясно, что ему все же далеко за сорок. Капитан присел рядом, пристроил на коленях папку с чистым бланком, достал ручку.

– Простите, уважаемая… – обратился белобрысый к медсестре, – не могли бы мы остаться одни. Без, так сказать, посторонних…

– Да, да, конечно, – заторопилась медсестра. – А ну-ка, больные, давай выходим в коридорчик. Ну, чего ждем? Посидите там на диване.

– Сейчас тихий час, между прочим, – пробасила одна из женщин, невысокая, но чрезвычайно упитанная дама с крутой рыжей челкой. Вся левая половина ее лица была багрово-фиолетовой, рука до локтя в гипсе.

– Но вы же все равно не спите… – попробовала было по-хорошему медсестра, но потом, покосившись на милиционера, исподтишка показала строптивицам кулак и прошипела: – А ну, быстр-ро…

Те неторопливо вышли из палаты, давая понять, что оказывают услугу, а не выполняют приказание. Много все же гордости в русском человеке. Медсестра вышла следом и плотно закрыла за собой дверь.

– Итак, начнем, – сказал белобрысый. – Я – старший следователь уголовного розыска капитан Матюшкин. Это местный участковый старший лейтенант Мальцев. Сообщите, пожалуйста, ваше полное имя.

– Орлова Наталья Андреевна, – сказала Наташа. – Я уже говорила утром медсестре, она все мои данные записала в карточку…

– Такова процедура, – остановил ее Матюшкин. – Протокол, знаете ли, требует точности. Так что не сочтите за труд. Год рождения?

Наташа сообщила год рождения и назвала место постоянного жительства, следя за тем, как быстро бегает по листу ручка участкового.

– А что вы делаете летом в Верхнеозерске? – спросил Матюшкин. – Ведь общежитие, насколько я знаю, во время каникул закрыто, и все иногородние студенты разъезжаются по домам. Почему вы не поехали домой, в Рогово, где живут ваши родители?

– Откуда вы знаете, что я приехала из Рогова? – удивилась Наташа.

– Наталья Андреевна, сигнал из больницы поступил еще с утра, и мы навели кое-какие справки о вас, пока вы спали и набирались сил.

– Тогда зачем вы спрашиваете, если все про меня знаете?

– Спрашивать – наша работа. Опять же, протокол требует. Вы лучше не нервничайте и спокойно отвечайте на вопросы. Договорились?

Наташа кивнула, чувствуя, как на нее снова накатывается слабость. Чего она, в самом деле, артачится? Пускай люди делают свое дело.

– Ну вот и отлично, – ощерился в гнилой улыбке Матюшкин. – Продолжим наш разговор. Итак, почему вы остались в Верхнеозерске?

– Я осталась на лето у своего друга, Сережи… Он пригласил меня пожить у него. В общем, он был мой жених, понимаете? Мы собирались этой осенью пожениться. Хотели на днях подавать заявление в загс.

– Вы имеете в виду Сергея Леонидовича Георгиева?

– Да, его, – подтвердила Наташа. – Подождите. Вы и о нем знаете?

– Я же вам говорю: мы навели кое-какие справки… Сергей Леонидович Георгиев учится с вами на одном курсе, правильно?

– Да, учится… Учится… – запнулась Наташа. – Учился…

Внезапно она закрыла лицо руками и так бурно зарыдала, что оба милиционера растерялись. Матюшкин вытащил из кармана пиджака мятый носовой платок, подумал и сунул его обратно. Вместо этого он снял со спинки кровати вафельное полотенце и, улучив момент, впихнул его в руки Наташи. Через минуту она немного успокоилась.

– Спасибо… – Она вытерла мокрое лицо и криво улыбнулась.

– Так что же с вами произошло? – негромко спросил Матюшкин.

Помолчав, Наташа начала рассказывать. Милиционеры слушали ее не перебивая. Ручка участкового Мальцева летала по бланку протокола. В какой-то момент Матюшкин, незаметно от Наташи, накрыл его руку ладонью, на время останавливая запись. Это случилось как раз тогда, когда Наташа стала рассказывать о людях в черном.

Но выслушал он ее до конца. И про таинственных убийц, и про свалку, и про бомжей, бросившихся на ее поиски. Он лишь привычно кивал головой, пожевывая губами, и лез по привычке в карман за сигаретами, всякий раз с огорчением вспоминая, что здесь курить нельзя.

Закончив рассказ, Наташа так обессилела, точно вновь проделала путь по лесу. Вытирая медленно текущие слезы полотенцем, она даже не смотрела на милиционеров, целиком находясь там, рядом с Сережей…