— Полагаю, вы обеспечили конфиденциальность этого задания? — спросил иезуит, принимая из рук де Морни пакет с сургучными печатями. — Я не желаю подвергать «Армагеддон» и свой экипаж лишней опасности.

— О нашем плане знают только те, кому положено знать. Никто не намерен объявлять всему миру о существовании вашего корабля. Надеюсь, он еще изрядно послужит к славе католической веры и нашего консорциума, — успокоил его де Морни. — Уверен, вы найдете для него тихую гавань в прибрежной зоне, а арабские друзья помогут вашему отряду незамеченным добраться до Иерусалима по суше. А когда ваша миссия будет благополучно завершена, мы снова встретимся здесь, и вы передадите мне Звезду. Мы вернем ее султану в знак нашей искренней заинтересованности в возвращении святыни в родные пределы. Мы расскажем, как нам удалось раскрыть заговор похитителей-греков, и вернем Звезду на ее законное место…

— А вот отсюда, пожалуйста, поподробнее, — резко прервал его иезуит. — Мне казалось, мы договорились, что Звезда останется у меня!

— Останется, разумеется, останется, — недовольным тоном бросил де Морни. — Очевидно, вы уже отработали технологию раздвоения раритетов. Кстати, вы не хотите передать мне настоящую фигурку этого индейского божка из коллекции, собранной во время раскопок в Мексике?

— А чем вам не нравится та, что вы получили? — ничуть не смущаясь, спросил иезуит.

— Она слишком хороша для тысячелетней находки, — бесцеремонно заявил де Морни, устремив на своего собеседника долгий и немигающий взгляд.

Тот, кого граф все это время называл «мой друг», вздохнул и направился к зеркалу. Анна вздрогнула: финал разговора означал скорое возвращение капитана «Армагеддона» к своему экипажу, а значит, у нее оставалось слишком мало времени, чтобы успеть вернуться на корабль. Анна решила не прятаться, чтобы дослушать окончание разговора — коварный замысел интриганов был и так слишком понятен. И теперь ей, оказавшейся невольной свидетельницей заговора, предстояло разоблачить козни Бонапарта.

Не дожидаясь посрамления иезуита, вынужденного все же передать своему кредитору настоящую фигурку индейского божка, Анна вернулась в уже известный ей тоннель. Она не шла — бежала, умоляя небо только об одном: чтобы доктор не проснулся прежде ее возвращения и не поднял тревогу…

Ей повезло — Буассьер все еще пребывал в сладком забытьи, и Анна принялась приводить доктора в чувство. Развязав его, она протерла лицо доктора влажной льняной салфеткой и взялась тормошить его изо всех сил, и вскоре вздрагивающий храп доктора сменился на позевывание, а потом Буассьер, наконец, открыл глаза.

— Что со мной было? — прошептал он, все еще туманным взглядом рассматривая Анну. — Вы кто?

— Господи, доктор, да придите же в себя! — воскликнула Анна. — Меня зовут Анни Жерар. Вы оказали мне любезность, устроив этот обед и прогулку на свежем воздухе. Помните?

— Я пригласил вас пообедать на яхте?

Анна не понимала, шутит он или все еще находится под властью чар зеленого напитка. Она была готова разрыдаться — если капитан и экипаж поднимутся на палубу «Армагеддона» прежде, чем ей удастся вернуть доктора к здравомыслию, иезуит при его проницательности немедленно заподозрит неладное и ускорит исполнение своего обещания подарить ее в гарем какого-то Джафара. Анне надо было во что бы то ни стало усыпить хотя бы на время бдительность своего тюремщика, чтобы затеять новый побег. И теперь ее решимость подогревало не только стремление вырваться из этого невольного рабства, но и предупредить коварные замыслы де Морни.

— Кажется, я выпил слишком много абсента, — не то спросил, не то признал Бауссьер. — Как надолго я отключился, мадам?

— Может быть, час, — стараясь казаться спокойной, ответила Анна.

— Надеюсь, вы не воспользовались моей слабостью и никуда не отлучались с корабля, пока я… э-э… спал? — доктор пристально посмотрел Анне в глаза, но она не отвела взгляда, и доктор с удовлетворением кивнул ей. — Думаю, для нас обоих было бы неразумно подвергать свою жизнь опасности.

— Поэтому я и разбудила вас, — объяснила Анна. — Мне показалось, что я слышала звуки какого-то рожка, доносившиеся с берега.

— Сигнал сбора? — забеспокоился доктор. — Вы правильно поступили, что помогли мне прийти в себя. Давайте наведем здесь порядок, а потом я провожу вас в вашу каюту. Не хотелось бы лишать вас возможности еще раз в будущем воспользоваться удобным случаем, чтобы нарушить ваше затворничество, а мне — иметь право и впредь помогать вам.

— Вы даже не представляете себе, доктор, насколько уже помогли мне, — пылко сказала Анна и спохватилась, поймав удивленный взгляд Буассьера. — Я едва не отвыкла от общения и невыносимо устала от нескончаемой качки под ногами!

— Хорошо понимаю вас, мадам, — кивнул успокоенный ее словами доктор…

Снова оказавшись в своей каюте, Анна тотчас бросилась на постель, делая вид, что устала и собирается заснуть, хотя лихорадочные мысли все время побуждали к немедленным действиям. И Анне потребовались немалые усилия, чтобы успокоиться и начать рассуждать здраво и логически.

Итак, Анна знала, где она и кто ее тюремщики. Кроме того, теперь ей стали известны их ближайшие планы и направление пути, который предстояло проделать кораблю, ставшему ее своеобразной тюрьмой. Анна осознавала и свое место в этой истории, но пока еще не нашла выхода из довольно непростой ситуации, в которой находилась. Да, ей предстояло бежать, но как и когда? Чем скорее — тем лучше, это Анна понимала прекрасно. Как — могло означать лишь одно: ей был нужен союзник, человек, который поможет Анне осуществить задуманное.

Способен доктор Буассьер стать им? Вряд ли он решится сделать это осмысленно. Доктор и прежде не раз давал Анне понять, что считает непротивление насилию единственно правильной моделью поведения для нее. Да и для себя тоже. Его конфликт с «мессиром» не выходил за рамки спора единомышленников. Еще во время сегодняшнего обеда Буассьер обмолвился, что обязан капитану «Армагеддона» своим вторым рождением и открытием Бога в себе, как будто иезуит имел над ним почти мистическую власть. Возможно, пьяница-доктор, чья фантазия подвергалась регулярному воздействию абсента, действительно считал капитана мессией и потому следовал ему во всем и подчинялся беспрекословно, но, как бы то ни было, побудить доктора к измене могли только исключительные обстоятельства. Что это за обстоятельства, и могла ли Анна стать причиной их появления? Вряд ли, пришла она к неутешительному для себя выводу. И чем больше Анна думала о возможности побега, тем сильнее безысходность овладевала ею.

Судя по усилившейся вибрации, идущей где-то внутри стен корабля, «Армагеддон» набрал скорость, превышавшую его прежний ход — капитан иезуитов торопился исполнить поручение де Морни. На судне, чей распорядок и прежде был подчинен военной дисциплине, установилась такая тишина, которая могла быть свойственна только предельной сосредоточенности и полной — боевой — готовности ее экипажа к решительным действиям.

Анна хотела проверить свои подозрения и выйти в коридор, но дверь в ее каюту оказалась заперта снаружи. И внешний люк иллюминатора в эту ночь тоже не открывался. Анна подошла к «зеркалу» и с вызовом взглянула в его пустоту — вы думаете, что имеете право распоряжаться мной? Эти слова должен был прочитать на ее лице тот, кто, вероятно, следил сейчас за нею. Анне даже показалось, что на какое-то мгновение поверхность зеркала словно осветилась изнутри, а, может быть, ей просто хотелось увидеть, что ее немой вопрос не остался незамеченным. Увы, ей оставалось лишь ждать и надеяться на случай, который вскоре не замедлил представиться.