Она проглотила застрявший в горле комок.

– Я хотел бы в этом отношении облегчить тебе жизнь, – сказал он, резко отвернувшись от нее.

– Дэвид, – обратилась к нему Ребекка, – я хотела бы полностью посвятить себя этой новой для меня жизни. Нужно так много сделать. Я не хотела бы окунаться в грустные размышления.

– Ну, тогда все в порядке, – произнес Дэвид, заметно оживившись. Он решил сменить тему разговора:

– Будет хорошо, если мы за утро успеем посетить некоторых батраков. Надеюсь, то, с чем мы столкнулись вчера, к ним по крайней мере не относится. В конечном счете, они не платят за аренду… Как скоро ты соберешься?

– У меня есть еще десять минут? – спросила она.

Он кивнул и повернулся, чтобы проследовать за женой и открыть перед ней дверь. Его лицо снова превратилось в бесстрастную маску, так хорошо знакомую Ребекке еще с детских лет. Хотя она тогда отнюдь не одобряла мальчишеские шалости Дэвида, ей обычно хотелось проявить к нему симпатию, когда он появлялся после «очной ставки» со своим отцом, неизбежно сопровождавшейся поркой. Дэвид всегда возражал против чьего бы то ни было сочувствия – в том числе и Ребекки. Он никогда не пускал никого в свою душу. Дэвид мог принадлежать только Дэвиду. И с годами у Ребекки выработалась к нему стойкая антипатия.

Минувшей ночью она впервые увидела более жестокую сторону личности Дэвида и даже стала ее жертвой. А сегодня утром Дэвид вернулся к своей привычной замкнутости. Но прошлой ночью он был не просто жесток. Ребекка увидела его боль. Это была боль, порождающая жестокость. Однако он по-прежнему не пустил Ребекку в свою душу. Он заявил, что впредь станет выходить из спальни, как только ему начнут сниться кошмары. Он сохранит боль для себя.

Все свое он сбережет только для себя.

Ребекка поспешила подняться наверх, чтобы одеться для верховой езды

Несколько следующих дней Дэвид посвятил тому, чтобы посетить всех остальных своих батраков, а также арендаторов. Он обнаружил, что все обстоит куда хуже, чем он мог предположить. Фактически он, хозяин Стэд-велла, даже не думал, что столкнется у себя в поместье с какими-нибудь серьезными проблемами. Отчеты, которые он получал на протяжении ряда лет, свидетельствовали о растущем процветании имения. Единственным известным Дэвиду отрицательным фактом была запущенность, в которой пребывал его дом. Но, видимо, в отсутствие хозяина его никогда и не пытались поддерживать в порядке.

Сейчас же Дэвид увидел хозяйство, богатевшее за счет эксплуатации батраков и арендаторов. Коттеджи наемных работников были вряд ли пригодны для обитания. Из-за плохого питания его работники и члены их семей выглядели истощенными и вялыми. Оказалось, что нет возможности выделить им земельные участки, где они могли бы выращивать для своих нужд овощи, а заработной платы им едва хватало на самое необходимое. Были широко распространены болезни – особенно среди детей и престарелых.

Дэвида удивило отсутствие детей старшего возраста и подростков. Но ему объяснили, что те обычно покидают родной дом, как только почувствуют, что способны найти работу в промышленных городах. Но и работая, они продолжали находиться в столь же безнадежном положении, что и их оставшиеся дома родители. Детям даже не удавалось скопить денег, чтобы послать родителям в деревню.

Некоторые батраки, по-видимому, смирились со своей участью. В конечном счете их положение очень мало отличалось от условий, в которых жило большинство обитавших поблизости сельскохозяйственных работников. Для тех, кто зависел от работы на земле, настали трудные времена. Вот и все, что можно было сказать об этом.

Некоторые были озлоблены. Их родители, бабушки и дедушки, да и предшествовавшие им поколения жили на этой земле весьма зажиточно. Что же, теперь им нужно переселяться в города, где им жить совсем не хочется?

Но, как складывалось впечатление, тех, кто склонен к какому-либо активному протесту, среди них пока нет. Ведь их хозяин тоже переживал трудные времена. Денег не хватало всем.

По-видимому, один лишь Дэвид испытывал глубокие эмоции. Он был просто взбешен. До окончания всех визитов от встречи с управляющим имением он уклонялся. За этим скрывалась надежда, что он, Дэвид, сумеет сдержать свой гнев и, не прибегая к суровому наказанию, ограничится лишь обычным увольнением.

Но когда дело подошло к концу, Дэвид не сделал ни того, ни другого. В конечном счете Квигли был отличным управляющим. Его многолетняя работа сводилась к тому, чтобы обеспечить процветание имения и приумножать богатство отсутствовавшего хозяина. В этом Квигли замечательно преуспел. То, что он не испытывал сострадания к людям, которые обеспечивали этот успех, к делу никакого отношения не имело. Проявление жалости не входило в круг его обязанностей.

Это было обязанностью его хозяина. Но хозяин отсутствовал, жил своей собственной жизнью, полагаясь на его отчеты, не задумываясь о том, что от него прямо или косвенно зависит само выживание нескольких сот людей. Став взрослым, Дэвид был слишком занят своей карьерой в гвардии. Карьерой, избранной им ради того, чтобы уйти от женщины, которую он любил, но никогда бы не смог сделать своей.

Он мог бы начать другую карьеру – в качестве владельца Стэдвелла – и добиться большего успеха. Джулиан не последовал бы за ним сюда и лишь от случая к случаю приезжал бы в Стэдвелл. Тогда Дэвиду не предо-ставилась бы возможность убить Джулиана в Крыму. Он, Дэвид, смог бы теперь жить здесь, вероятно, один или женившись на другой женщине, но зато жить с чистой совестью.

Теперь же Дэвид не знал, куда деваться от мук совести. Чувство вины обрушилось на него со всех сторон.

– Благодарю вас, Квигли, – сказал Дэвид, глядя в окно своего кабинета, когда беседа с управляющим подошла к концу. – На этом пока поставим точку. Теперь я останусь в Стэдвелле, куда я окончательно переехал, и приму на себя фактическое управление имением. Но мне пригодятся ваши знания и опыт, а также умение вести бухгалтерию. Может быть, теперь ваша работа покажется вам не столь обременительной.

– Для меня всегда было и будет истинным удовольствием служить вам, милорд, – абсолютно искренне заявил управляющий.

После ухода Квигли Дэвид продолжал смотреть в окно. В стопке документов, лежавших на его столе, были и подготовленные Ребеккой списки. Пару дней назад он просмотрел их вместе с женой. Она подсчитала стоимость кое-каких своих задумок. Дэвид же сделал расчеты для других проектов. О некоторых из них ни он, ни она пока не имели представления, но они явно обошлись бы им несколько выше приемлемой сметы. Когда все будет завершено, дом и участок при нем станут просто великолепны. Как и предполагал Дэвид, у Ребекки был безошибочный взгляд на эти вещи.

Стала реальной перспектива превращения этого дома в очаг, достойный виконта и виконтессы, что в свое время и послужило для Ребекки решающим доводом в пользу того, чтобы принять предложение Дэвида выйти за него замуж. Дэвид это знал. Она не вышла бы за него, если бы не существовало возможности заняться какой-то полезной деятельностью, которая помогла бы ей заполнить свою жизнь. Он обещал ей предоставить свободу. Обращенная к нему просьба одобрить ее списки была чистой формальностью, но формальностью, которой Ребекка станет придерживаться. Для нее Дэвид всегда останется хозяином, хотя бы просто потому, что он ее муж.