И она ушла, не сказав более ни слова, а Ян тревожно смотрел ей вслед. Она совсем еще дитя — но пугающее дитя, пусть не способное читать мысли, но обученное читать тропу. Она отыскала его в этом заброшенном уголке, что, по мнению Яна, было почти невозможно. Она знала, что он хочет уйти, но не решается на это, и отыскала его не для того, чтобы найти утешение в его обществе, а потому, что должна была сказать ему нечто, способное переменить его планы.

Она была одинока в этом мире, как может быть одинок только ребенок. Мать этой девочки умерла, одна только мысль об отце вселяет в нее страх, и все же она умудряется оставаться отважной и сильной. А еще доброй.

Кроме того, она его родственница. Кровная. Быть может, он сумеет стать ей отцом, заменить то чудовище, которое она уже не смела любить. Ян вернулся к своим сорнякам, но мысли его устремились многочисленными путями в будущее, разыскивая знаки, которые могут подсказать ему правильное направление действий.

— Он послушался тебя? — Алариста осторожно отвернулась от окна и опустилась в мягкое кресло.

— По-моему, он останется. — Алви кивнула.

— Хорошо. Занда говорит, что мы не должны отпускать его. — Алариста закрыла глаза и сжала свои хрупкие руки, ощущая ненависть к этой точно бумажной коже и крови, не спешившей течь по жилам даже сейчас, когда она грелась на солнце у окна, выходящего в безветренный уголок сада.

Алви принесла Аларисте одеяло, помогла закутаться в него.

— А сейчас ты чувствуешь своего отца?

— Не очень четко; он сошел с дороги, как и я сама, и она уже не соединяет нас.

— Тогда нам придется вернуться на дорогу. Я должна знать, придет ли сюда хотя бы один из Соколов. Еще мне нужно знать, что делает твой отец, и… — Алариста умолкла. Если бы не это тело, сделавшееся таким хрупким и беспомощным, так что даже простая прогулка вне Дома была ей теперь не по силам…

— Если ты хочешь вздремнуть, я подожду, — сказала Алви. — Или я могу встать на дорогу, а потом вернуться к тебе с новостями. Я уже знаю, какова на ощупь магия Соколов. И если к нам направляются не защищенные экранами Соколы, я смогу почувствовать их приближение.

— Прошу тебя. Боюсь, у нас осталось слишком мало времени. А я пока… отдохну здесь, до твоего возвращения.

— На обратном пути я прихвачу тебе что-нибудь поесть, — кивнув, сказала Алви.

— Я не голодна.

— Я знаю, но Дугхалл настаивает на том, чтобы ты ела побольше.

— Тогда принеси мне каких-нибудь фруктов. Они не вредят моему желудку, как все остальное.

— Я найду для тебя что-нибудь повкуснее. — Алви приветливо улыбнулась старой женщине и выбежала из комнаты.

Алариста с завистью посмотрела ей вслед; находясь в обществе Алви, она начинала жалеть об утраченной молодости, о той прежней неистощимой энергии, неослабевающей надежде, вере в то, что она как-нибудь да отыщет решение любой проблемы. Старость бросала мрачную тень на этот юношеский оптимизм, к тому же в данный момент Алариста размышляла над делом, которое может погубить ее. Если никто из Соколов не ответит на зов — причем в самое ближайшее время, — ей придется стать третьей в зацбунде Дугхалла и Кейт, и столь непомерное для нее усилие убьет ее.

Алариста не страшилась смерти… За пределами этого мира ее ждал Хасмаль, и она мечтала о возвращении к нему с нетерпением, о котором не говорила здесь никому. Однако она опасалась, что если умрет слишком скоро, то так и не завершит дела, ради которого вернулась в мир из-за пределов смерти, дела, порученного лишь ей одной и никому другому. И тогда жизнь ее закончится неудачей.

Только вот что именно она должна совершить? Там, в Вуали, все казалось ей таким ясным. Тогда она была совершенно уверена в том, что, вернувшись в мир, справится с любыми трудностями. Но как только душа ее оказалась в этой непривычно дряхлой, умирающей плоти, кристальная ясность мысли, обретаемая в ином мире, за воротами смерти, исчезла в дымке перепутанных воспоминаний, нужд, горестей и боли. Что же она должна сделать? Занда не объясняла этого. Призванные Говорящие молчали, и напряженное общение с ними утомило ее настолько, что Алариста решила воздержаться от дальнейших попыток. Дугхалл тоже не мог помочь ей, чары его не дали ей ответа.

Она закрыла глаза, чтобы легче думалось, а жаркое солнце согревало ее тело под мягким одеялом, накинутым на ее плечи. Алариста попыталась отыскать в своей памяти некогда известную ей тайну. Но плоть опять одолела ее.

Алариста уснула.

— Ты утверждаешь, что ее можно считать образцом упрямства и глупости, но ушел от нее все-таки ты, — сказал Янф, повернувшись к Ри.

— Съешь, что тебе дали, пока еда не испортилась, — посоветовал Джейм. — Мне не доставляет никакого удовольствия смотреть на то, как ты мечешься взад и вперед по комнате, словно зверь в клетке, и таешь буквально на глазах.

Позеленевший за эти дни Ри нервно ходил по комнате, изредка бросая на своих товарищей помертвевший взгляд.

— Я отдал все, чтобы быть с ней. Я отказался от положения, от Семьи, от будущего. Но ей все мало. Она захотела, чтобы я откатался от себя, только это уж слишком.

— Она ошиблась, — уверенно ответил Янф. — Мы уже не один раз обсуждали эту тему, и я сыт ею по горло. Она ошибалась, а ты был прав… но ушел-то именно ты. И этим сказал ей: прощай, я не хочу тратить на тебя свое время и уверен в том, что мы не можем помириться. Поэтому не жалуйся теперь, что она не бросилась за тобой. Если бы она была небезразлична тебе, ты бы остался.

— Она мне небезразлична, — буркнул Ри.

— Ты нашел превосходный способ доказать это, — прокомментировал Янф.

— Заткнитесь оба. Ри, садись и ешь. Янф, не серди его. Меня уже тошнит от этих разговоров. И от ваших ссор. А если говорить откровенно, меня тошнит от вас обоих.

Ри и Янф повернулись к Джейму.

— Тогда можешь убираться, если говорить откровенно, — сказал Ри. — Дверь не заперта.

— Могу показать тебе выход, если ты не знаешь, где он, — добавил Янф.

— Я не принадлежу к Семье, и я не барзанн, — спокойно ответил Джейм. — Меня не преследует толпа. Никто не потащит меня на площадь, чтобы подвергнуть публичным пыткам в течение одного или трех дней, а потом разорвать меня на куски и прибить их гвоздями к городской стене просто за то, что я оказался в этом проклятом городе. Посмотрите туда. — Он махнул рукой в сторону полуприкрытого ставнями окна, из которого видна была гавань. — Там стоят корабли. Корабли. Мы можем подняться на один из них и отправиться куда угодно, вместо того чтобы торчать здесь и не высовываться на улицу просто потому, что ты не смеешь показать там свою физиономию.

— Я не уеду из города.

— Почему? Потому что думаешь, что она придет к тебе и скажет, что ошиблась и что жалеет об этом? — Джейм встал и пристально посмотрел на своего друга. — Она не сделает этого. Она была не права до тех пор, пока ты не ушел. Но раз ты вышел за ворота и не вернулся, можешь считать, что все кончено. Теперь ей не за что извиняться перед тобой. Ты сам продемонстрировал ей, что все, что она могла бы сказать тебе, в твоих глазах не имеет никакого значения. Поэтому, если ты все-таки хочешь услышать то, что она может сказать, тебе нужно самому вернуться и выслушать ее.