Смех и слезы душили меня, и в то же время – нестерпимое желание взять на чердаке старую Филиппову клюшку для гольфа и разгромить весь дом.

Я не знала, что и думать, я в буквальном смысле была уничтожена. Сон не шел ко мне, кусок не лез в горло, я не находила себе места, как вьющееся растение не знает, куда девать свои отростки. Попробовала попросить помощи, набрала телефон лучшей подруги, но не застала, позвонила Иоганну, но не дозвонилась, в отчаянии голосила я в телефонную трубку, но на другом конце никто не отвечал. Меня словно выпотрошили. Я накинулась на малину, которую подарила соседка, и тут же изрыгнула ее обратно, – на паркете заблестели ярко-красные лужицы. Я превратилась в робота, – бродила туда-сюда, выполняла какую-то работу, произносила слова, но внутри оставалась совершенно пустой. Я поговорила с Лео. Набрала Мирко и сказала, что между нами все кончено и чтобы он мне больше не надоедал.

Чувства мои притупились. Когда звонил Мирко, я выключала телефон. Я сделала уборку. Постаралась вернуть все на место, чтобы дом стал таким, каким видел его Филипп в последний раз. Откопала обручальное кольцо. Отметила странное ощущение в голове, а в теле непривычную легкость, весь мир как-то необычно сместился, краски стали другими: красный больше не красный, зеленый не зеленый, но мне было не до этого, на такое больше не оставалось времени, – я сидела в машине и направлялась в аэропорт встречать мужа.

Поначалу я даже не предполагала, что возможно действовать по-своему, и исполняла только то, чего от меня хотели.

Я вспомнила чувства, обуревавшие меня тогда. После семи лет уныния – ветер перемен. И Мирко. Не Филипп, никаких искрометных огней, никаких бьющих через край эмоций. Просто новая надежда на счастье.

Бедняжка Мирко. Теперь между нами все кончено, во всяком случае, это ясно как день.

Когда мне сказали, что Филипп возвращается, я сразу, за какие-то доли секунды, приняла решение порвать с Мирко. Мы больше не могли быть вместе. Когда-нибудь он это поймет. И когда-нибудь, надеюсь, и я найду в себе силы простить себя за то, что так напрасно разбила все, с большим трудом построенное. Что оттолкнула Мирко, предпочтя ему незнакомого человека.

Я вздохнула, поднялась со скамейки, на которой позволила себе передышку. Все безнадежно запуталось. И я не знала, как жить дальше.

Похоже, я таки умудрился заснуть. Еще не полностью придя в сознание после сна, сажусь в кровати. Начинаю себя корить. Мне не следовало ложиться. Неужто последние месяцы и годы так ничему меня не научили?

Пульс успокаивается. Все в порядке. Ситуация под контролем. Если бы женщина вернулась, я бы заметил. Мой сон чуток, я всегда начеку, даже когда сплю. Но все равно не мешало проверить и удостовериться.

Мой взгляд останавливается на фотографиях, висящих на стене в рамках. До сих пор я сознательно их избегал, да и что хорошего мог бы там увидеть. Подхожу ближе. На большинстве из них – женщина и мальчик. Но есть еще одно фото: она, веселая и счастливая, в объятиях своего мужа. Трудно сказать, где и когда сделан снимок, но оба очень молоды и очень счастливы. Я отрываюсь от сияющего женского лица и пристальнее вглядываюсь в Филиппа Петерсена. Голубая тенниска и самоуверенная улыбка а-ля «весь мир принадлежит мне». Сразу чувствую, как поднимается внутри меня тихое отвращение. Когда-то я тоже был таким. Когда-то я тоже был Филиппом Петерсеном. Одним из тех, кто заполучает все играючи и кто понятия не имеет о том, как хорошо ему живется.

Не важно, насколько сильно сходство между нами, но воображать, что мне хоть на секунду удастся обмануть его жену, было форменным идиотизмом. И старая фотография этих двоих – наглядное тому доказательство. Пусть я и похож на Филиппа Петерсена. Пусть двигаюсь так, как двигался он, пусть даже умею подладиться под его речь и говорить так, как говорит он. Но суть человека воспроизвести нельзя.

Я отвожу глаза. Очень хочется лечь. Единственное мое желание – это поспать. Но нельзя забывать о дисциплине. Дисциплина означает: пока есть возможность действовать – действуй и делай все, что от тебя требуется. Даже если надо бодрствовать, когда ты смертельно устал.

Когда я встаю, суставы в коленях и локтях сухо потрескивают. Я потягиваюсь, делаю круговые движения плечами, стараясь не обращать внимания на боль. Потом прохожу через гостиную и как можно тише поднимаюсь на верхний этаж. Я двигаюсь беззвучно, я наловчился. Четвертую ступеньку сверху пропускаю. Я быстро учусь. На несколько секунд останавливаюсь перед дверью dormitorio – спальни. Отмечаю, что думать по-немецки мне по-прежнему нелегко. И с этим еще предстоит справиться.

Дверь закрыта. Мне даже не надо ее открывать, я знаю – за ней пусто. Какое облегчение. Присутствие женщины неприятно до такой степени, что я рад прожить еще несколько минут без нее.

Злобные слова Констанции так и гремели у меня в голове, пока я парковалась на улице, где живет Мириам. Поставила машину на ручной тормоз, порылась в сумочке, нашла мобильный телефон и набрала Иоганна. Постепенно к моему нетерпению уже подмешивалось и беспокойство. Иоганн – настоящий трудоголик, он без мобильной связи просто жить не может, он доступен двадцать четыре часа в сутки. А вдруг с ним что-то случилось?

Соединение устанавливается медленно, металлический скрип сопровождает каждый гудок, один, два, три, четыре, пять, шесть – но никто не берет трубку. Вот проклятие. Еще два дня и две ночи, и только тогда Иоганн вернется в Германию и сумеет мне помочь.

В раздумье я отложила телефон, вылезла из машины и прошла несколько метров до дома Мириам. На цветы, которыми я обычно так восхищаюсь, теперь уже полностью распустившиеся и окруженные, будто спутниками, жужжащими пчелами, я на сей раз даже не взглянула. Целый час я кружила по городу и старалась – пусть и напрасно старалась – привести мысли в порядок. Понятно, что Констанция поражена болезнью Альцгеймера. Но ведь откуда-то она набралась мыслей о том, что я убила ее сына. Кто ей наговорил такое?

А что это за чепуха насчет денег? Неужели Филипп ей рассказывал что-либо подобное? В разговорах со мной он ничего похожего не упоминал. И тем не менее…

Столько всего крутилось у меня в голове… Что делал самозванец на главном вокзале? Чего он добивался? И кто таков, черт его побери, тот житель дома номер 41, который показался мне до боли знакомым? Необходимо найти ответы на все эти вопросы, но пока что надо забрать Лео и решить, куда его отправить на ближайшие несколько дней. Домой-то его никак не возьмешь, это точно. Неужели нам придется вместе отправиться в отель?

Расправив плечи, я вдавила кнопку звонка.

Мириам, открыв дверь и увидев, что я пришла, тут же прижала меня к себе. Она, видно, на кухне работала, от нее пахло какой-то едой и свежим потом. Воскликнула с ходу:

– Бедная ты моя!

Мне были неприятны ее объятия, меня раздражало, что она думает, будто я нуждаюсь в утешении. Мне тридцать семь лет, и я сильнее многих и многих, мне не надо, чтоб меня утешали.