За окнами промелькнул Тонон-ле-Бен, соседний городок с термами, ради которых я и приезжал в Эвиан, но до которых так и не добрался, потому что было не суждено: ведь не только счастье, но даже и простое удовольствие не протащишь в свою жизнь контрабандой. В вагоне трясёт, писать неудобно. Закрою дневник, буду смотреть в тёмные окна и думать. Прощай, Эвиан! Я на тебя не в обиде. Вот только вряд ли я буду теперь любить твою воду. Раньше я так любил твою сладковатую, вкуса талого льда воду в пластиковых бутылках с розовой этикеткой. Я любил тебя, Эвиан, за то, что ты почти как Святой Дух – вездесущий и всепроникающий, за то, что твои бутылки, бутылки с твоей святой ледниковой водой я мог купить везде, и в России тоже, и не только в Петербурге, но и в любых малых и больших городах, и даже в дачных магазинах и сельских ларьках всегда был для меня доступен ты, Эвиан. И я приехал к тебе, в паломничество, я приехал к твоим истокам. Но здесь меня настигла кара: возможно, поклоняться тебе следует только издалека, нельзя входить в святая святых, прикасаться к источнику. Теперь при одном взгляде на твою торговую марку по моему пищеводу поднимается тошнота. Больше никакого Evian, мой друг. Только «Ессентуки», 4-й номер.

Аэропорт Женевы, кругляшка выхода номер B-42. За стеклом в дымке тумана – горы. Я – бортовой самописец. Чёрный ящик собственного существования. Меня расшифруют, когда будет уже поздно. Если самолёт упадёт, то моя тетрадь может сохраниться. Что с ней станется? Если не будет пожара и взрыва, то она просто упадёт на землю вместе с сумкой. Ведь ей всё равно, с какой высоты падать. Она не задохнётся от недостатка кислорода, не лопнет от перепадов давления и так далее. Когда падает самолёт, всё в самолёте может сохраниться: вещи, мягкие игрушки, книги, тетради. Только человек испортится. Тело человека – самая хрупкая вещь, самая скоропортящаяся во всём самолёте. Кажется, в ручке заканчиваются чернила.

На посадке впервые за несколько дней увидел массово своих соотечественников. И тут же вспомнил, что русских я тоже не люблю. Чёртовы лыжники. Самолёт авиакомпании Swiss Air заполнен менее чем на треть. Я комфортно разместился на своём 28-м ряду, у окна, один на трёх креслах. Как должно быть обидно сейчас тем, кто купил такой же комфорт в «бизнес-классе» за втрое большую цену. Впрочем, возможно, что им всё равно. Мне тоже. Пилот объявил, что один из пассажиров, зарегистрировавшихся на рейс, на посадку не явился. Сейчас компания ищет его багаж, чтобы выгрузить. Из соображений безопасности. Так попала бомба на борт египетского рейса. Но с нами этот трюк не пройдёт. Если пассажир сам не явился, чтобы разделить с нами нашу участь, чтобы разлететься на куски вместе с нами высоко в небе, чтобы умереть, не касаясь земли, то его чемодан с его грязными носками, тетрадями и самодельной бомбой мы тоже выгрузим, не будем брать с собой. Когда я прилечу в Петербург, то первым делом составлю трактат о вреде путешествий.

Трактат о вреде путешествий

Люди слишком много путешествуют. Из тех, кто заполняет собой аэропорты, вокзалы, самолёты и поезда, половина могла вообще никуда не ехать. Они придумали свои путешествия сами. Они странствуют по собственной прихоти и за свой счёт. Три четверти из остальной половины могли бы организовать свои дела так, чтобы в этот раз остаться на месте. Тем более сейчас, когда есть видеоконференции, электронная почта и все виды мгновенных коммуникаций. Путешествия – это дурная привычка вроде курения. Авиалинии, туроператоры и прочие рекламируют путешествия, поощряют путешествия точно так же, как табачные компании рекламируют и поощряют курение. Они дают вам бонусы за каждую милю, только летайте больше. Если вы будете очень много летать, то они предоставят вам бесплатные билеты или место в бизнес-классе по цене эконома. Только летайте, только путешествуйте. Никто не должен задаваться вопросом зачем. Вопрос зачем – запрещённый вопрос. Зачем летать, зачем путешествовать? Потому что это круто, потому что это клёво, потому что новые ощущения, впечатления, большой мир, бесконечное разнообразие, бла-бла-бла. Это заговор. Не только транспортные компании, не только туроператоры – все остальные тоже участвуют в этом заговоре. Например, банки. Когда американо-саудовский Citibank решал вопрос о выдаче мне кредитной карты, они просто посмотрели мой загранпаспорт. Они увидели множество виз и штампов о пересечении границ и выдали кредитную карту, не стали запрашивать никаких справок о доходах и так далее. Сейчас, как только я вернулся из Европы, они уведомили меня, что увеличили мой кредитный лимит в два раза. Почему? Потому что я оплачивал кредитной картой авиабилеты, билеты на поезда, отели в Европе. Они увидели, что я много путешествую. И увеличили мой кредитный лимит в два раза, чтобы я путешествовал ещё больше. Они все – банки, компании, государства, – все хотят, чтобы я постоянно скакал туда-сюда. Чтобы я путешествовал. Это даёт силу их экономике, это обеспечивает рост. Они сжигают много топлива, можно добывать и продавать много топлива, чтобы шоу продолжалось. Сейчас, когда нефть падает в цене, мы должны путешествовать ещё больше, мы должны ещё больше сжигать топлива, чтобы рост экономики не замедлился. Из-за того, что мы путешествуем, нужно делать много самолётов, поездов, автобусов, автомобилей, паромов. Богатые люди могут владеть заводами по производству транспорта. На заводах за небольшую зарплату трудятся бедные люди. Бедные люди откладывают деньги со своей бедной зарплаты на отпуск и в свой отпуск сами, добровольно, едут или летят куда-то далеко и так отдают свои деньги тем же богатым людям, которые владеют заводами по производству транспорта и компаниями по добыче энергоресурсов. Но благодаря тому что люди постоянно без толку шатаются по миру, возникают дополнительные рабочие места для других бедных людей – в транспортных компаниях, в отелях, на заводах, на нефтедобыче, поэтому бедные люди тоже заинтересованы в путешественниках. Это всеобщий заговор. Всё человечество состоит в заговоре против самого себя, стимулируя бессмысленные бесконечные перемещения людей из одного места в другое, из одной страны в другую, на другие континенты, через моря и горы. До 30, а может, и до 70 % мировой экономики существует в связи с транспортировкой, в связи с перемещением людей и грузов. И эти перемещения – послушайте меня, я говорю правду, – эти перемещения более чем наполовину бессмысленны и бесполезны. Квинтэссенция идиотизма – это туризм. Жак из Парижа едет в Петербург, чтобы посмотреть на Зимний дворец, а Жека из Петербурга едет в Париж, чтобы посмотреть на Лувр. Они меняются местами на улицах своих городов, оставляют пустыми свои квартиры – за которые продолжают платить – и платят втридорога за кровати в тесных номерах туристических отелей, они смотрят на здания, которые собраны примерно из одинаковых камней, на здания примерно одинаковой архитектуры. Они смотрят снаружи, так как у них нет ни времени, ни сил, чтобы по-настоящему исследовать музеи Лувра и Эрмитажа, они прогуливаются, усталые и злые, и возвращаются каждый к себе домой. Зато они продвинули экономику: они летали на самолётах, они ели в кафе, они жили в отелях, они даже купили по сувениру, какую-нибудь ерунду, которую сразу же по приезду выкинули, если не нашли кому подарить. А ведь гораздо более глубокие впечатления мог получить Жека, если бы регулярно ходил в свой собственный Эрмитаж. А Жак мог бы каждую неделю открывать для себя что-то новое в бесконечных залах Лувра. Но туризм не позволяет, туризм – это скольжение по поверхности. Некоторые ещё пьют. Ну, здесь говорить не о чем. Когда вы выпиваете пол-литра водки в эквиваленте любыми напитками – вином ли, пивом ли, или виски, – вы оказываетесь всегда в одной и той же стране: в стране «пол-литра водки», какие бы пейзажи ни мелькали у вас за окном. И вообще, перемещаться куда-то даже трезвому человеку не только не нужно, но и невозможно. Никуда мы не уезжаем. Потому что всегда и везде мы остаёмся в одном месте – в собственном теле. Настоящие путешествия совершаются человеком, который может даже не сходить со своего места. Он может сидеть на циновке под пальмой или ёлкой. А его сознание парит над землёй и посещает иные миры, высшие и низшие. Настоящий путешественник – это мистик, шаман, философ. Иммануил Кант нечасто выезжал из Кёнигсберга. Вообще не выезжал. Был ли он менее крутым, менее клёвым, была ли его жизнь менее насыщенной полнотой и многообразием мира, чем жизнь австрийского пенсионера Фрица Баумана, который за последние три года посетил восемнадцать стран, пользуясь всеми существующими системами бонусов и льгот для лояльных клиентов? Внешние путешествия призваны иллюзорной реальностью для того, чтобы замаскировать от нас унылую правду: сознание наше привязано к точке нашего тела намертво, мы не способны внутри себя сдвинуться ни на полсажени, мы всегда в одном и том же месте, мы не способны ни на какое, даже на самое малое перемещение. Каждый раз, загружаясь на борт самолёта, мы радуемся, мы убеждаем себя: вот наконец сейчас мы куда-нибудь улетим. Но самолёт поднимается в воздух, а мы остаёмся в самих себе, не поднявшись даже на дюйм от привычных своих представлений о жизни. Чтобы почувствовать потребность в истинном путешествии, мы должны отказаться от иллюзии, от маскировки, от чёртова туризма. Мы должны принять обет отказа от внешних перемещений. Итак, я формулирую новую заповедь ведантиста: ведантист должен сжечь свой заграничный паспорт и никуда больше не улетать. Может быть, это и не новая заповедь вовсе, а очень старая. Ведь считалось, что арий никогда не должен покидать арья-варту, землю ариев. Что брахман, который садится на корабль и отправляется за море, перестаёт быть брахманом, а если он возвращается, то ему следует пройти очистительные обряды, такие как если бы он был мёртвым, а теперь возвращается к жизни, рождается заново. Я вернулся домой, в Петербург, вернулся в свою арья-варту, я пройду обряд возрождения и больше никогда никуда не поеду, не поплыву и не полечу, до тех пор пока не смогу перемещать не только тело своё, но и сознание, пока не смогу поднять свой ум, который тяжелее чем воздух, над землёй обыденных представлений, над потоком эмпирического восприятия, поднять к истинному небу, к блаженству, к скрытому, сокровенному чистому существованию божественной и вечной души.