Егор хлопнул по кнопкам и вытолкнул собиравшуюся войти даму.

Кабина ползла невыносимо медленно. Егор скрипел зубами и сжимал кулаки. Не от того, что готовился к драке, – от того, что опаздывал. Куда? Зачем? Какой смысл? Он не мог ответить, но чувствовал: время кончается. Больше его не будет. Вот оно кончится, истекут последние мгновения – и все. Все кончится вместе с ним.

Лифт останавливался раз десять – Голенко нигде не было. Егор дважды выскакивал на этажах и всматривался в табло, но по нему ничего нельзя было понять. Цифры мигали, кабины мотались туда-сюда, в какой из них Голенко – поди, угадай…

На сотом этаже Егор увидел чью-то спину. Он по инерции нажал следующую кнопку и хватился, когда двери уже наполовину съехались. Расклинив их локтями, он выбрался на площадку – Голенко на это никак не реагировал.

– Степан, дай мне денег, – торопливо сказал Егор.

Тот замер. Потом неожиданно резво выхватил металлическую трубку и пальнул в стену. У Егора похолодело в груди. Чего ему не хватало, так это инъекции парализанта.

Голенко, как кукла, повел головой и выстрелил еще раз, совсем уже мимо.

– Рехнулся? – Взвизгнул Егор.

– Обедаем? Рыбка? – Индифферентно проговорил курьер.

– Ты рехнулся… – прошептал Егор.

– Обедаем? Обедаем? Рыбка? Рыбка?.. Рыбка, обедаем, рыбка?.. Ры-ры… ры-рыбка? Обедаем?..

Голенко едва ли ориентировался в пространстве и, не будь у него парализатора, Егор взял бы деньги сам, но рисковать он себе не позволил.

– Ры-ры… – горько передразнил он, направляясь к аварийной лестнице.

Наверху должен быть вертолет. Голенко редко ездил на машине, и Егор об этом знал, однако сообразил только сейчас. Неизвестно, в каком состоянии находился пилот, возможно, он был так же невменяем, но выбора уже не оставалось.

Егор, задыхаясь, вывалился из будки и понесся по раскаленной крыше. Вертолет слепил солнечными бликами, и смотреть на него было невозможно. Но он стоял.

– Долго вы что-то… – сказал пилот.

Егор присмотрелся – пилот, кажется, был адекватен. По сравнению с Маришкой и Степаном – даже излишне.

– Сергей Георгиевич за вами еще утром послал. А Голенко как ушел, так и…

– Лети… – просипел Егор.

Топорков тоже всполошился, подумал он, закрывая глаза. Велел разыскать, связи-то нет… Надо было сразу – из метео в фирму. А как сразу-то? Он тогда не помнил ничего. Странник отвлек. Или наоборот? До странника он не…

– Садимся, Егор Александрович, – предупредил пилот.

Егор очнулся и, спрыгнув на крышу, побежал к люку. Спустившись до первого этажа, он приложил ладонь к датчику и вошел в черный тамбур. То, что он когда-то принял за лифт, было обычной скан-камерой. Егора просветили на предмет оружия, взрывчатых веществ и неведомо чего еще. Затем сверили его физиономию с персональным шаблоном и впустили внутрь.

Фирма жила. Она не провалилась сквозь землю, как метеослужба, не сгнила, как музей. Она существовала и по-прежнему работала – за панелями слышались деловые разговоры, но фальшдвери были закрыты. Режим есть режим. Все осталось на своем месте, лишь над кабинетом Топоркова появилась вывеска «ТопСол». Не придав этому значения, Егор взялся за ручку.

– А Сергей Георгиевич обедает, – сказал сзади незнакомый голос.

Егор, не оборачиваясь, отсчитал пятую секцию и легонько провел по ней пальцами.

В буфете играла музыка. Голографический монитор, замаскированный под обыкновенное окно, показывал пляж, пальмы и стадо девиц без купальников. У стены, то и дело отвлекаясь на тела, жевал Топорков.

– Сигнала нет? – Спросил Егор, присаживаясь рядом.

– С Юга – нет, – многозначительно ответил он.

– С какого еще Юга?

– «Какого»!.. Дебрянск, Долгий Мыс, Мель. Южный регион. Северный не провисает, у меня все идет, как надо.

Егор опустил взгляд на свой рукав и зажмурился – там поблескивала маленькая нашивка. «ТопСол». Топорков – Соловьев.

– Да, плащи продаются, – пробормотал он. – В поездах, в домах…

– А то! Это погода. Погодка сегодня отличная. Если неделю температура продержится, будем миллионерами. Эй, кормильцы! – Рявкнул он. – Рыбу несите! Не видите, начальство пришло!

Егор безвольно покачивался на стуле. Он опоздал, опоздал. Фирмы нет. И ничего нет. И можно было не торопиться.

Перед ним постелили салфетку и поставили блюдо с заливной осетриной. Егор отстраненно посмотрел на еду и нагнулся под стол.

Желудок был пуст, и это длилось не долго. И совершенно не волновало. Просто Егор понял, что уже не может есть – ничего. Даже рыбу. И еще он понял, что время кончилось. Но мир от этого не рухнул. Он только стал другим – совсем.

– Перегрелся, – невозмутимо сказал Топорков. – Отдохнуть тебе надо. Чего на Запад не слетаешь? Я в следующем месяце тоже мотану. Жалко, на Землю рейсов нет. Там, кстати, и с сувенирами можно было б наладить…

Егор резко поднялся и, опрокинув стул, пошел к выходу.

– Ты чего? – Спросил Топорков.

– Посторонний под воду.

– Это чего такое?

– Это конец команды.

Дойдя до тамбура, он собрался с духом и шагнул за створку. Когда она закрылась, Егор обнаружил, что находится в воде. Он думал, будет как-то иначе, постепенно, но так тоже было неплохо. Быстро. Он задрал голову к потолку и увидел, что воздуха в тамбуре нет – ни пузырька. Наверное, он должен был вдохнуть поглубже. А впрочем, какая разница.

Это же навсегда.

Было холодно, смертельно холодно. И пахло рыбой.

– Я умер?..

– Нет.

– Нет?..

– Лежи спокойно.

– Вода кругом… Это вода?

– Лежи, сказал!

– Ты кто? Где ты?!

– Я тут, – раздалось возле самого уха.

Егор вздрогнул от неожиданности и ударился обо что-то локтем. Обо что-то твердое и абсолютно материальное.

– Все, вылезай и одевайся. Вон там свитер и штаны. Белья нет, наденешь две пары. Штанов две пары, понял? И сапоги. Да вылезай же!

Над Егором, проклюнувшись из мрака, склонилось чье-то лицо. Мужчина. Лет сорока, может, сорока пяти. С лоснящимися патлами до плеч. Незнакомец носил усы с бородой, вернее, он попросту не брился, и клокастая растительность на подбородке свалялась в пегий колтун. Глаза Егору увидеть не удалось – они прятались в глубоких впадинах, и боковой свет превращал их в большие черные дыры.

– Быстрей, а то околеешь. Плюс семь. Это тебе не Австралия.

Егора взяли подмышки и потянули. Он схватился за какой-то скользкий край и, согнув ноги, привстал. И невольно затрясся – воздух был гораздо холодней, чем вода. Вода, в которой он плавал.