какой-то момент ее чувства обострились: каждый звук гудящей внизу вечеринки отдавался во всем теле, прохладный воздух ласково касался кожи. А потом реальность отодвинулась на задний план. Купер молча, воздев руки, кружила в танце по комнате, будто у нее выросли крылья.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Сюзи, потемневшим взглядом наблюдая за ее танцем.

— Как принцесса в волшебной сказке. Или птица. Или ангел.

— Показать, какую услугу я оказала немецкому офицеру?

— Если хочешь.

Сюзи медленно начала расстегивать чёнсам[45], не сводя глаз с Купер, и та вдруг почувствовала, как сильно забилось сердце. Сюзи откинула полу красного с золотом одеяния и обнажила половину тела. Под шелком на ней ничего не было. Лунный свет посеребрил изгиб груди, твердые очертания живота, оставляя в тени пупок и лоно. Одна половина ее лица сияла как жемчуг, другая также пребывала в тени.

— Подойди, — тихо приказала она.

Купер почувствовала, как ее потянуло вперед, словно она утратила контроль над своим телом.

— Я заставила его опуститься передо мной на колени. Прямо в форме и начищенных ботинках. Сотте да[46]. — И она надавила Купер на плечи.

Та послушно опустилась на пол, подняв к ней лицо. Красно-золотые драконы на чёсам, медленно сладострастно извиваясь, изрыгали в нее огонь и казались пугающе живыми. Сюзи полностью распахнула платье и прижала Купер к своим бедрам — жесткие волоски коснулись губ.

— Cet officier allemand — void ce qu’il voulait, tu comprends?[47]

— Oui, — прошептала Купер.

— Я посмеялась над ним. Но над тобой смеяться не стану. — Сюзи нетерпеливо раздвинула бедра. — К тебе я испытываю совсем другие чувства. Я хочу тебя. Хочу отдаться тебе. — Она опустилась на колени напротив Купер и прижалась к ней обнаженным телом. — Я тебе отвратительна?

— Нет.

— Даже когда говорю, что мне нравилось играть в putain[48]

— Мне не противно.

— Правда? Иногда я сама себе противна. — Долгим поцелуем она прижалась к губам Купер. На этот раз, когда Сюзи толкнулась языком глубже, Купер не сопротивлялась. Она почувствовала, как язык Сюзи, упругий и сильный — как и все в ней, — исследует ее рот, находится везде одновременно. Ладони Сюзи стали мять ее груди, скользнули под одежду, ища бедра. От ее прикосновений по телу прошла дрожь возбуждения, будто другой дракон, намного сильнее нее, обвился вокруг своими кольцами, обжигая жадным желанием. Ощущение собственной слабости было приятным, и тело начало растекаться медом.

Как сквозь сон, она слышала, что кто-то зовет ее. Голос Перл где-то на лестнице. Купер нашла в себе силы оторваться от Сюзи.

— Меня ищут, — сказала она дрожащим голосом.

— Пусть ищут, — прошипела Сюзи.

— Мне нужно идти.

— Нет! Останься со мной.

— Не могу. — Купер поднялась и, нетвердо стоя на ногах, начала трясущимися руками приводить в порядок одежду. — Прости.

Плотно сжав губы, Сюзи тоже встала и застегнула чёнсам.

— Трусиха.

— Не начинай, пожалуйста.

Сюзи взяла в ладони ее лицо и страстно, причиняя боль, поцеловала в губы.

— Ты моя, моя!

Но Купер слышала, что Перл зовет ее. Она вырвалась из объятий и покачала головой:

Я не могу остаться. Я выйду первой, ты — после меня.

— Вот ты где, Медный Таз! — воскликнула Перл, перехватив ее на лестнице.

Они вместе вернулись в студию, где стоял оглушительный шум.

— Где ты была? — требовательно спросила Перл. — Я искала тебя повсюду.

— Я выходила подышать воздухом.

— В такой мороз? — удивилась Перл. — Хочешь простудиться насмерть? Слушай, мне необходимо вернуться домой. Мне нужна доза. — Она взяла Купер за руку, которая и вправду была холодна, как лед. — Да что с тобой такое?

— Ничего, — невнятно ответила Купер, чувствуя себя потерянной и испуганной. Наркотик действовал все сильнее, и она пыталась скрыть его эффект.

— Тебе плохо?

— Мне нормально.

Вечеринка была в самом разгаре — карнавал музыки и цвета. Бёрар облачился в один из балетных костюмов, развешанных по стенам, — вычурно яркий, желто-оранжевый костюм Петрушки — и танцевал под громкие аплодисменты. К его лицу прилила кровь, глаза были полуприкрыты — он пребывал в каком-то своем мире.

Генрих протолкался к ним сквозь публику. Он заглянул в лицо Купер:

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да.

— Ты очень бледна.

— Просто устала.

— Она была с той женщиной, — заявила Перл и указала на Сюзи Солидор, стоявшую в другом конце комнаты: с платиновыми волосами и в красно-золотом наряде та являла собой потрясающее зрелище. Их с Купер взгляды на секунду пересеклись, но Сюзи тут же отвернулась к своему собеседнику. Ее орлиный профиль выражал полнейшее равнодушие.

Купер покачнулась. Генрих обхватил ее за плечи.

— Возможно, тебе следует вернуться домой, дорогая.

Купер ответила по-прежнему невыразительным голосом:

— Ты прав. Пожалуй, теперь я готова уйти домой.

* * *

Купер спотыкалась всю дорогу, пока они втроем не вышли на улицу. Генриху пришлось поддерживать ее. На лице его читалась озабоченность. Ночь была морозной, и все металлические предметы покрылись инеем. Им пришлось спуститься вниз по крутому, мощенному булыжником переулку, чтобы выйти на широкую улицу, где они смогли бы поймать такси. Хотя Генрих крепко держал Купер под руку, она дважды поскользнулась на обледеневших камнях и чуть не упала, но не проронила ни слова. Шум вечеринки Берара растаял позади них, город тонул в тишине.

— Лучше бы вообще не ходили, — сердито проворчала Перл.

Генрих промолчал, поддерживая Купер.

Им повезло: они наткнулись на таксиста, который только что заступил на утреннюю смену и готов был отвезти их домой.

Купер лежала на заднем сиденье с закрытыми глазами, бледная, как полотно. На вопросы она не реагировала.

Перл была в ярости:

— Она что-то ей дала.

— Кто что ей дал? — нахмурился Генрих.

— Эта лесбиянка!

— Вы имеете в виду мисс Солидор? Она что-то сделала с Купер?

— Она ей что-то дала. Какой-то наркотик. Поверьте, я знаю признаки.

К тому времени как они добрались до площади Виктора Гюго, Купер стало совсем плохо. Она бросилась к раковине в углу спальни, над которой висели проявленные пленки, вцепилась в фарфоровые края так, что побелели костяшки пальцев, и ее несколько раз сильно вырвало. Кожа у нее стала липкой и холодной на ощупь, а лицо белее слоновой кости. Генрих положил ей руку на лоб, второй придерживая за талию. Перл взяла полотенце и промокнула лицо Купер.

Когда тошнота прошла, Генрих и Перл уложили ее в постель. Странные ощущения в голове почти исчезли, и паника начала отпускать Купер. Генрих поцеловал ее и ушел, все еще встревоженный.

Перл злилась:

— Ты же ни черта для нее не значишь! — Она щелкнула пальцами. — Или ты