— городе, где когда-то действовала ее партия, — Маня снова погрузилась в прошлое, заперлась в своей комнатушке и не желала видеть даже родных.

Молодые Манины друзья из Петах Тиквы, покинувшие Россию после кишиневского погрома, жили теперь исключительно тем, что происходило на далекой родине. Они с энтузиазмом обсуждали революционные события и восхищались смелостью повстанцев. Улыбчивый Менделе Португали, степенный Исраэль Гилади, задумчивый Саадья Паз, решительный Цви Бакар и, уж конечно, братья Исраэль и Элиэзер Шохат часами спорили о том, насколько силен и на что способен восставший народ. Старший, Элиэзер, отличался серьезностью и молчаливостью, а красавец Исраэль и мертвого мог бы увлечь своим задором и воодушевлением. Это был прирожденный командир.

Когда Маня немного оправилась от потрясения, она снова стала встречаться с рабочими Петах Тиквы, участвуя в их разговорах и спорах о России. Иногда она отправлялась с ними в сады и смотрела, как они выпалывают пырей и копают лунки. Особенно ей нравилось бывать на упаковочной фабрике и наблюдать, как работницы сортируют и складывают в ящики апельсины. Женщины сидели на циновках и ловко перебирали золотистые плоды, завертывая каждый в тонкую шуршащую бумагу с надписью «Jaffa». Мане вспоминался родной дом в Гродно и отец, покупавший на праздники апельсины в таких вот обертках. Только что сорванные оранжевые шарики наполняли фабрику соблазнительным благоуханием.

В один прекрасный день Маня призналась Ольге, что влюблена.

«Кто же этот счастливец?» — спросила Ольга, радуясь, что девушка, по-видимому, вырвалась из тенет прошлого. Любовь — лучшее лекарство, думала она.

«Исраэль Шохат», — сказала Маня.

«А сколько ему лет?» — невольно вырвалось у Ольги, и она тут же пожалела о своем вопросе. Но сказанного, увы, не воротишь.

«Он молод. Моложе меня на десять лет. Ты ведь тоже старше Иеѓошуа».

Ольга в смятении смотрела на нее. Женщине нужен мужчина, опора, а не молокосос, думала она, но вслух этого не произнесла.

«И что же ты в нем нашла?» — спросила она после долгого молчания.

«Великие, оригинальные идеи, дерзкий ум».

«Великие идеи и дерзкий ум еще не причина, чтобы влюбляться. Любовь поглощает всю душу без остатка. Попытайся проанализировать свои чувства. Исраэль — ребенок по сравнению с тобой. Разве такой мужчина тебе нужен?»

«Но он мне нравится, я его хорошо дополняю. Я — человек действия, а он мыслитель. Я помогу ему воплотить в жизнь его идеи».

«Посмотри на море. Волны накатываются на берег, песок поглощает их, но им на смену тут же приходят другие. Потому, что они возникают из неизмеримых глубин. Но морем быть очень трудно. Я видела тебя в тяжкие минуты. Помнишь, какой ты была, когда приехала сюда? Ты походила на собственную тень. Тебя опять тянет в бездну? Знаешь, какие силы нужны, чтобы воплощать „великие“ идеи?»

«Знаю. Это меня и привлекает. С Исраэлем мне не придется скучать. Он станет источником идей, а я — исполнителем. С моим опытом я буду ему хорошей помощницей».

«Ты не море».

«Но я люблю его. Ты сколько угодно можешь смеяться над оригинальными идеями, но не забывай, что именно идеи преобразуют мир. Исполнителей много, мыслителей мало. Ты разве не понимаешь, что, коль скоро в этих краях рождается новое общество, и вести себя здесь надо по-новому, не так, как в галуте?»

«Например?»

«Например, самим с оружием в руках защищать наши поля, а не полагаться на сторожей-арабов, которые днем работают, а ночью воруют».

«Где же мы научимся владеть оружием?»

«Наши мужчины владеют им еще со времен погромов и еврейской самообороны. Исраэль абсолютно прав. Нужен совсем другой подход. Арабов, считает он, убивать нельзя, но нельзя их и распускать. Стрелять мы будем только для острастки. Пусть уважают нас и не говорят, что мы аулад эль-майт — дети мертвой матери, не способные за себя постоять».

У Ольги снова кольнуло в груди. Ведь она и есть та самая мертвая мать. Она вообще не стала матерью. Как же точны и метки арабские поговорки! Взяты из самой жизни. Ольга восхищенно подумала о Иеѓошуа, который понимает арабов, ведет с ними дела и чувствует их внутренний мир.

«Где же евреи будут тренироваться?»

«В Нижней Галилее. Твой Иеѓошуа ведь купил там землю. Приобрести земли Седжеры было непросто, но ты ведь знаешь, Иеѓошуа нам очень помог. Сейчас там сельскохозяйственная ферма — та самая, во главе которой стоит твой зять Элияѓу»[16].

«Я, конечно, знаю про Элияѓу, но прежде чем начинать что-то в Седжере, проверьте, что там происходит. Край там дикий, крутом враждебные бедуинские племена, так что спокойно даже поля не вспашешь. Одним выстрелом вы можете вспугнуть местную турецкую администрацию, и вас лишат права собственности на землю. Такие великие идеи, как у твоего Шохата, здесь нелегко осуществить. Да и с идеями поскромнее тоже не все так просто. И главное — подумай, что значит для тебя любить. Ты мне рассказывала про любовь-ненависть. Я знаю твой склад души и боюсь, что любовь засосет тебя, как воронка. Поберегись!»

Глава двадцать шестая

Новые филистимляне

Еще до приезда Мани в Палестину решено было передать управление сельскохозяйственными колониями барона агентству ИКА. Чиновник этого агентства Хаим Маргалит-Кальвариский, в ведении которого находились поселения Нижней Галилеи, знал Ханкина и обращался к нему, когда требовалось провести землемерные работы или разрешить тяжбу между соседями.

В Нижней Галилее располагалось пять деревень — Седжера, Месха, Бейт Джан, Явнеэль и Малахмие. Опасность таилась там на каждом шагу: в зарослях масличных деревьев и мушмулы устраивали засады разбойники, ущелья кишели бедуинами, не упускавшими возможности пограбить поселенцев, и даже крестьяне крали у них урожай на полях. Особенно досаждало еврейским земледельцам племя Араб эз-Збех. Турецкая армия не могла, да и не хотела заставить его прекратить разбойные нападения. Как-то раз Ханкина пригласили туда, и он предложил Мане поехать вместе с ним. Она с радостью согласилась. Ольга просила Иеѓошуа как можно чаще брать Маню в поездки по Палестине. Она надеялась, что путешествия помогут ее молодой подруге справиться с душевными страданиями.

Сначала Иеѓошуа и Маня ехали по берегу моря. Оставив позади Яффу, они миновали сооружение из белого мрамора, украшенное изящными куполами, — родник Абу Набут[17]. Иеѓошуа рассказал спутнице, что таково было прозвище правителя Яффы Мухаммеда Аги, который имел обыкновение избивать палкой всякого, кто вызывал у него раздражение. По дороге им часто попадались искусственные водоемы. Маня узнала, что благодаря им крестьяне могут поить скот во время зноя. «Абу Набута