боль с помощью бесконтактного лечения руками, но не вдавался в подробности.

— Что же вы так вот просто взяли и ввели меня в состояние гипноза, а я даже пикнуть не успел?

Теперь он смотрел на меня насторожённо, хотя весь вид его говорил о расположении ко мне. В его голове мелькнула мысль, что человек, обладающий такими гипнотическими способностями, может быть в чем-то опасен, и колебался, не зная, как на это реагировать. Я счел нужным успокоить его, коротко рассказав о болезни отца и о том, как я лечил дочь генерала КГБ.

— Знаете, Михаил Александрович, — сказал я. — Есть какой-то внутренний запрет, которому я подчиняюсь, и я уверен, что никогда не смогу переступить ту грань, за которой начинается зло. И это что-то выше меня.

Не знаю, насколько это все его убедило, но декан вдруг сказал:

— Пишите заявление и оформляйтесь, как это положено. Я подпишу.

— Спасибо! — обрадовался я и, обнаглев, спросил:

— Михаил Александрович, у меня еще две просьбы.

Михаил Александрович все также доброжелательно смотрел на меня и ждал, что я буду просить еще.

— Мне бы общежитие?

— Голубчик, трудно, — сказал Михаил Александрович. — Но уладим. Только в сентябре, когда начнутся занятия…Что еще?

— Я бы не хотел, чтобы о моих паранормальных, как они называются, способностях вы кому-то говорили.

— Это, батенька, не просто. Но ведь все равно узнают.

— Конечно узнают, но постепенно и дозировано, — согласился я.

— Хорошо. Рад был знакомству и уверен, что вы будете достойным студентом нашего факультета.

Глава 3

Погода в городе Петра. Жизнь прекрасна. Дворцовая площадь и Зимний дворец. Петропавловская крепость и Английская набережная. Пушкин о Медном всаднике. Ночлег под луной.

Петербуржцы часто сравнивают погоду в своём городе с «лондонским» климатом. Меня предупреждали, что в северной столице конец августа может быть ветреным, а часто ветра превращаются в настоящие ураганы. Но, как говорят умные люди, раз на раз не приходится. Погода стояла в меру теплая, солнечная, только иногда легкие порывы теплого еще ветра гоняли мелкий сор и редкие упавшие листья с начинающих желтеть деревьев. Ветер лохматил волосы людей, они поворачивались ему навстречу — ветер причесывал их.

Может быть, природа пробовала силу, как бы примеряла, чтобы потом обрушиться всей мощью непогоды на город.

С вокзала я ушел в одной шелковой тенниске, но предусмотрительно взял с собой шерстяной пуловер. Конечно, учитывая неустойчивость погоды в Питере, не помешал бы зонтик. Но у меня его вообще никогда не водилось, ходить с зонтом у нас считалось делом нафталинным.

С легким сердцем человека, сбросившего с себя тяжелый груз, свободного, как ветер, и довольного жизнью, я порадовался обедом из трех блюд в студенческой столовой и сразу чувствовал себя полноправным членом студенческого сообщества большого города. А съел я полную порцию борща, котлету с двойной порцией макарон и компот из сухофруктов. Все это стоило два рубля с полтиной. «На десятку в день можно прожить, — отметил я. — Стипендия двести сорок пять рублей, да из дома пришлют, обещали. «В общем, жизнь прекрасна и удивительна», — решил я и отправился дальше знакомиться с городом, который теперь стал и моим.

Я ходил по Дворцовой площади, главной площади Ленинграда; размеры её больше московской Красной в два с лишним раза, и дивился на Александровскую колонну, которую Пушкин назвал Александрийским столпом.

Воздвиг колонну Монферран по своим же эскизам по указу Николая I в честь победы его брата Александра I над Наполеоном.

Я обошел колонну со вех сторон, чтобы убедиться в том, что она стоит прочно, потому что фотография в путеводителе не давала настоящего представления о ее размерах, и я все удивлялся, как она могла стоять и не падать, если совершенно не закреплена и держится только силой собственного веса. Наконец-то я убедился, что эту махину никаким бульдозером не свалить.

Недаром говорят, что Дворцовая площадь — сердце Северной столицы. Здесь привлекает каждого строгостью и великолепием здание Зимнего дворца. Возведение его закончили в год восшествия на престол блистательной Екатерины II. Здесь заседали цари, заседало Временное правительство в 1917 году, которое в том же году и свергли революционные солдаты и матросы. Теперь здесь Эрмитаж.

Говорят, обойти все залы Эрмитажа за час-другой невозможно, даже если бежать, не глядя по сторонам и не останавливаясь, — коллекция музея насчитывает более трёх миллионов произведений искусства и памятников мировой культуры, начиная с каменного века и до нашего столетия. Здесь воздух пронизан временем и присутствием гениев и их творений. Я был счастлив оттого, что теперь увижу работы легендарных Тициана, да Винчи, Рафаэля и Рембрандта, испытаю восторг в залах греческого и римского искусства.

Петропавловскую крепость я узнал издали. Она расположилась как раз напротив Зимнего дворца. Я чуть постоял, любуясь видом, а потом шел по Английской набережной и любовался красавицей Невой.

А вот и памятник Петру I, известный всему миру «Медный всадник». Я стоял как зачарованный и во мне звучали стихи Пушкина:

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нем сокрыта!

А в сем коне какой огонь!

Куда ты скачешь, гордый конь!

И где опустишь ты копыта!

Я смотрел на памятник, а в ушах грозно ревела буря, и ветер гнал волны разбушевавшейся Невы на появившийся вдруг город, словно пытаясь смыть его, раздраженный вторжением в свои вековые владения.

Перегражденная Нева,

Обратно шла, гневна, бурлива,

И затопляла острова,

Погода пуще свирепела,

Нева вздувалась и ревела,

Котлом клокоча и клубясь,

И вдруг, как зверь, остервеняясь,

На город кинулась.

«И перед младшею столицей померкла старая Москва». Это ощущение я вынес вслед за поэтом после моего первого путешествия по Северной столице…

Между тем подкрались сумерки, стало быстро темнеть. Только теперь я почувствовал, как проголодался. Благо, продовольственные магазины работали до 12 часов ночи, так что я без труда купил бутылку молока и русскую булочку с румяной корочкой, которая рельефно прорезала всю её длину, словно её пропахал игрушечный плуг. Интеллигентные старушки называли такие булочки французскими. Ужин свой я съел в сквере на проспекте Стачек; здесь же, усталый и разомлевший от еды, задремал на скамеечке, которую облюбовал, да и уснул. Спал я без сновидений, а проснулся с рассветом от того, что замерз. Ещё в полусне я прятал руки под пуловер, сворачивался калачиком и пытался натянуть легкую шерстяную одежку