— Вы видели отражение спички? Это было очень красиво, — сказала Адела.

— Нет, не помню…

— Но Азиз говорит, что это не самая лучшая пещера, самые лучшие — в Кава Доле.

— Не думаю, что я туда пойду. Мне трудно карабкаться по камням.

— Очень хорошо, давайте тогда посидим в тени и подождем завтрака.

— Но это сильно расстроит Азиза; ведь он так старался. Не обращайте на меня внимания, идите.

— Да, наверное, я так и сделаю, — сказала девушка. Ей самой пещеры были уже довольно безразличны, но она хотела выглядеть любезной.

Слуги и прочие отправились назад, в их импровизированный лагерь под строгим надзором Мохаммеда Латифа. Азиз помогал гостьям идти по неровной каменистой тропинке. Он упивался своей властью, энергией, своей услужливостью. Он был так уверен в себе, что даже не обижался на критику и был искренне рад, услышав, что женщины внесли изменения в его планы.

— Конечно, конечно, мисс Квестед, мы с вами пойдем вдвоем и оставим миссис Мур здесь. Мы отлучимся не очень надолго, хотя, конечно, и не будем сильно спешить, ведь мы же будем знать, что она осталась по своей воле.

— Да, я останусь и прошу меня простить, но я никуда не годный ходок.

— Дорогая миссис Мур, какое все это имеет значение, если вы — моя гостья? Я очень рад и тому, что вы не идете; это, конечно, звучит странно, но я рад тому, что вы говорите искренне, как и подобает другу.

— Да, я ваш искренний друг, — сказала она, положив руку на его рукав и думая, несмотря на усталость, насколько он мил и очарователен и как она от всей души желает ему счастья. — Можно дать вам один совет? Не берите с собой слишком много людей, тогда вы получите от прогулки куда большее удовольствие.

— Именно, именно, вы, конечно же, правы, — воскликнул Азиз и впал в другую крайность, взяв в сопровождающие только местного проводника. — Так будет правильно?

— Абсолютно правильно, а теперь идите и наслаждайтесь пещерой, а когда вернетесь, расскажете мне о впечатлении.

С этими словами она уселась в шезлонг.

Если они пойдут к большому скоплению пещер, то отсутствовать будут не меньше часа. Миссис Мур достала блокнот, раскрыла его, написала: «Дорогая Стелла, дорогой Ральф», задумалась, подняла голову, окинула взглядом необычную местность и их временное ничтожное пристанище в ней. Даже слониха, казалось, съежилась и почти перестала существовать. Миссис Мур подняла голову еще выше и посмотрела на вход в пещеру. Нет, ни за что на свете не решилась бы она еще раз повторить этот подвиг. Чем больше она об этом думала, тем более отвратительной и пугающей казалась ей пещера. Сейчас она была более страшной, чем когда миссис Мур была внутри. Она смогла бы забыть давку и запах, но воспоминания об эхе высасывали из нее жизненные соки. Оно подкралось к ней, как нарочно, в тот момент, когда она была утомлена и неважно себя чувствовала, и шепнуло ей в ухо: «Сострадание, благочестие, мужество — они существуют, но они едины и неразделимы, и низость ничем от них не отличается. Существует все, но это все равно не имеет никакой ценности». Если бы в этом месте кто-то непристойно выругался, прочел возвышенный стих, произнес бы что угодно, ответом ему было бы лишь равнодушное «обоум». Если бы кто-то заговорил на языке ангелов и стал молить за всех несчастных и обиженных прошлого, настоящего и грядущего, в чем бы ни состояли их заслуги, добродетели, прегрешения и злодеяния, — в ответ в зал вползла бы та же змея и, прошелестев свое, исчезла бы в потолке. О северных демонах можно слагать поэмы, но никому не придет в голову воспевать марабарское эхо, которое лишает эти скалы их бесконечности и вечности, единственного, что привлекает к ним людей.

Миссис Мур попыталась вернуться к письму, напомнив себе, что она всего только старая женщина, которая сегодня очень рано встала и совершила долгое и утомительное путешествие, что отчаяние, вползшее в ее душу, — это всего лишь ее личное отчаяние, ее личная слабость, и если даже ее сейчас хватит солнечный удар и она сойдет с ума, то мир, не заметив этого, будет существовать дальше. Но внезапно, где-то на окраине ее сознания, возникла религия, бедное, незаметное, разговорчивое христианство, и она вдруг поняла, что все великие его слова, начиная с «Да будет свет!» и заканчивая «Почил Бог от трудов своих», окончатся лишь жалким «боум». Марабарские холмы теперь казались ей еще более страшными; вселенная, которую никогда не мог объять ее ум, не давала отдохновения ее душе, и настроение последних двух месяцев вдруг обрело окончательную форму, и миссис Мур поняла, что не хочет говорить ни с кем, даже с Богом. Она сидела в шезлонге, охваченная ужасом, и, когда к ней подошел старый Мохаммед Латиф, она испугалась, что он заметит в ней эту разительную перемену. На мгновение ей показалось, что она заболевает, но эта спасительная мысль мелькнула и исчезла, и она без сопротивления отдалась своему видению. Она утратила интерес ко всему, даже к Азизу, и теперь ей казалось, что прочувствованные слова, произнесенные ею, на самом деле сами родились из воздуха.

Мисс Квестед, Азиз и проводник продолжили ставшую немного утомительной экспедицию. Говорили они теперь мало, ибо солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Воздух был похож на теплую ванну, в которую понемногу добавляют кипящую воду, температура непрерывно росла, и валуны говорили: «Мы еще живы», а мелкие камни отвечали им: «Мы держимся из последних сил». В щелях между камнями ютились испепеленные солнцем растения. Сначала экскурсанты решили подняться ближе к вершине, но до нее было слишком далеко, и они удовольствовались большой группой пещер, до которых уже добрались. По пути сюда они уже миновали несколько разбросанных пещер, и проводник убедил их заглянуть туда, хотя, по правде говоря, смотреть там было абсолютно нечего; в каждой они зажигали спичку, восхищались отражением, слушали эхо и шли дальше. Азиз был «совершенно уверен, что скоро они увидят интересную „старинную резьбу по камню“», но, похоже, это было лишь его ничем не обоснованное желание. Однако на самом деле Азиз сейчас думал о завтраке. Когда он покинул их стоянку, уже были заметны признаки дезорганизации. Он снова проговорил про себя меню: английский завтрак — каша с бараниной с добавлением индийских приправ для затравки разговора, а на десерт — бетель. Мисс Квестед нравилась Азизу меньше, чем миссис Мур, и поэтому особого желания разговаривать он сейчас не испытывал, тем более что мисс Квестед собиралась замуж за британского чиновника.

Да и Аделе тоже нечего было сказать Азизу. Если его ум был занят завтраком, то Аделу сейчас больше всего занимала предстоящая свадьба. На следующей неделе они уже будут в Симле, она избавится от Энтони, осмотрит Тибет, переживет скучную церемонию бракосочетания с болтовней бубенчиков свадебного кортежа, а потом, в октябре, они поедут в Агру, в Бомбее она проводит на пароход миссис Мур… Все эти события плавной чередой промелькнули перед ее внутренним взором, смазанные невыносимой жарой, а потом ее мысли обратились к более серьезному предмету — жизни в Чандрапуре. Там ее, конечно, подстерегали определенные трудности — у Ронни, как и у нее, были определенные недостатки — но она любила бороться с трудностями и решила, что если сумеет справиться с раздражительностью (это было ее слабое место), не будет нападать на англоиндийцев и не станет под них угодливо подлаживаться, то семейная жизнь у нее сложится вполне удачно. Не надо много теоретизировать; с проблемами надо разбираться по мере их поступления, а кроме того, надо довериться здравому смыслу — своему собственному и Ронни. У каждого из них было в избытке и здравого смысла, и доброй воли.