Он приказал двум парам оттянуться, чтобы «подчистить хвосты», добить уцелевших после первой атаки. Но новая неожиданность испортила все приготовления!

– Фальке, хёер, ахт. У-па, мы – прилетели, их больше, и они готовы! – заявил гауптман Ханн.

– Держим хвост, ждем, пусть начнут первыми, – сказал Траутлофт, начав отворот, и подумал, что утро сегодня полно сюрпризов.

Немцы от атаки отказались, подвесные не сбросили, пытаются «очистить район» за счет увода противника в преследование. Внизу обнаружено еще четыре машины русских, эдакая пирамида, перевернутая основанием вверх. 18 против 9. Они уже перестроились, сойдясь в плотные пары. Атаковать в лоб – бесполезно, идти на пять точек с тремя, а это «фридрих-2», с 15-мм пушкой и двумя MG, к тому же русских в два раза больше, как-то не улыбалось. Переплюнуть по высоте? Там у русских восемь машин.

– Продолжаем водить по кругу, ждем атаки! – передал Ханнес.

Русские не спешили, несмотря на превосходство в высоте и численности, но это не боязнь, а выбор наиболее удобного положения для атаки. «Эксперты», с непонятным значком на капоте. Неожиданно один из верхних отделился от группы, спикировал, выпустил щиток и дал одиночный выстрел из носовых пулеметов. Они у него спарены. Вызывает на бой! Наглец! Траутлофт, мимо которого пронеслись трассеры, он шел ведущим, повторил это слово в эфир и пошел на разворот. У него более 40 сбитых, больше всех в этой группе истребителей.

– За мной не ходить, следить за хвостами.

На высоте в четыре с половиной у «мессера» наивысшие характеристики. На лобовой русский не стрелял, хотя Траутлофт больше всего опасался этого, но был готов соскользнуть в сторону от трассы, если понадобится. От его трассы русский уклонился и совершил первую, и, Ханнес надеялся, что и последнюю ошибку! Он пошел вверх, с набором высоты, в левый восходящий вираж. Только то, что он пошел в эту сторону, выдавало его как достаточно опытного пилота, но Ханнес твердо знал, что Bf109.f2 значительно скороподъёмнее МиГа! Правым разворотом он довольно быстро зашел в хвост юнцу, а тот еще и потянулся вверх. Вот он в прицеле! Голова Ханнеса пошла вперед, к наглазнику, но из коллекторов русского выскочило синеватое пламя, не слишком большое, но видимое, и он вышел из прицела, продолжая набирать высоту на довольно крутой горке. Упускать очень выгодный момент Ханнес не хотел и добавил оборотов, шаг и увеличил тангаж. Но через 10–15 секунд «фридрих» задрожал, как жеребец перед скачкой, находясь в паре секунд от сваливания, пришлось плавно переводить его на меньший угол и делать «полочку». Русский же, выбросив тугую копоть из коллекторов, резко свалил машину вправо, работая только педалями, убрал газ и провалился носом вниз, мгновенно развернувшись, и без труда догнал «мессершмитт». Траутлофт вжался в сиденье, даже поджал локти под себя: «Сейчас врежет со всех стволов!» Но МиГ выстрелил одиночным из ШКАСа. «Теньк!» – одиночная пуля пробила дюраль центроплана, а МиГ отвалил в сторону и вновь подставил хвост. Он с ним играл! Как кошка с мышкой! Вот сволочь! Обороты до полной, за ним! Скорость 605, больше на прямой не выжать! МиГ медленно, но приближается, он – в прицеле, вновь голова Ханнеса пошла вперед, и через прицел он увидел, что впередиидущий истребитель резко встал на крыло, крен 90, и мгновенно крутнулся влево, с невероятной скоростью маневра. Рука Ханнеса резко двинула ручку влево и, по диагонали – на себя. И раздался хруст, машина не успела дойти до угла 90, когда у нее отвалилась правая плоскость, и ее закрутило в бешеном штопоре. Перегрузка превысила допустимые 6 g, и лонжерон не выдержал. Бой настолько захватил присутствующих, а его финал был полной неожиданностью для всех, что вывел их из ступора только грохот проламываемой пулями обшивки. Верхние МиГи, уйдя в облако, выскочили из облаков и атаковали сзади «восьмерку» немцев, смотревших на то: успеет или не успеет командир их эскадры выйти из машины. За секунду до атаки верхних он сбросил фонарь, но остальным понадобился тоже сброс, хотя пятерым из восьми этого делать уже не требовалось. «Девятка» перестала существовать, и никто не успел сообщить результаты боя.

А вдоль Свири, выстроившись девятками, шли неприкрытые штаффели бомбардировщиков, нагруженные «яйцами», как их называли сами эти бандиты, сверху донизу. Они «на марше», и им до одного места, что там внизу будут женщины и дети, дома которых сверху напоминают просто коробочки. Их так учили, что «яйца» требуется донести и вывалить по лидеру. 20- и 50-килограммовки густо подвешены в бомболюках, стабилизаторами вниз, за колечко в носу. Тонкие тросики тянутся к боковым детонаторам. Все готово, чтобы превратить небольшой городок в кучу развалин. А выше и чуть впереди, изогнув чайками крылья, идут «штуки», «лаптежники», каждый из которых несет одну 500-килограммовую бомбу и четыре по 50 килограммов. Часть из них подгрузила 1000-килограммовки. Представляете, если на позиции взвода рванет такая «дурища»? Вот то-то и оно! После работы «штук» танки и пехота свободно пройдут до следующего опорника обороняющихся. И вновь вызовут «штуки», пока не пробьют оборону насквозь. Тогда, 10 ноября 1941-го, 49-я танковая и сборная дивизия из остатков четырех разбитых, взяла правобережную часть города и попала под такую мясорубку. Немного послабее, примерно втрое, но и этого хватило, чтобы отложить на месяц взятие города и на полтора, чтобы восстановить поставки продовольствия в город. Отсюда, с этого места, начинались вереницы гробов на кладбища на Пискаревке, Серафимовском, во всех районах города, без малейшего исключения. Они шли сделать это. Мы так и объяснили это летчикам. Станция и город должны остаться в неприкосновенности!

Навстречу с ними спешил весь 67-й гвардейский, всего восемь самолетов осталось на аэродроме, в составе непосредственного прикрытия. Натасканные Рудаковым, Костиковым, Артамоновым, Чечулиным и другими, летчики, в том числе и недавно переведенные в полк, вели свои машины на перехват. Их вело не только умение, но и ненависть. Страшное чувство, но необходимое, чтобы отбросить в сторону свой страх, чувство самосохранения и все остальные человеческие ценности. Оно помогает войти в непростреливаемый сектор, наложить марку на фонарь и послать туда сноп крупнокалиберных пуль, который сметет там все и превратит в кашу биологические объекты в кабине! Заход выполняли за облаками, операторы и штурмана наведения сработали точно, вывели шесть восьмерок каждую на свою цель, а еще две составляли прикрытие атакующих. ЛаГГи – они просто «заточены» под этот вид боя, с бомбардировщиками. Им даже слабоватый двигатель не помеха. Истребителей противника не наблюдалось, поэтому, разбившись на пары, мы занимались тем, что добивали «подранков» да догоняли сбросивших бомбы и пытавшихся удрать Ju-88, скорость которых на снижении была довольно большой, чтобы ЛаГГ, после разворота на обратный курс, мог быстро их догнать. По нашим подсчетам были сбиты все. Но чуть позже стало известно, что четыре машины доползли до Мясного Бора и Кречевиц. Плюс трое летчиков из девятки истребителей сели с парашютами у своих. Один попал к нашим танкистам, но был застрелен в момент пленения. Тем не менее слухи о поражении 1-го авиакорпуса поползли, как по Ленфронту, так и группе армий «Север».

Ближе к вечеру, после четвертого вылета, мне перед строем полка объявили сутки ареста за нарушение строя во втором вылете. Начал Хохлов, с которым я «не посоветовался», и мы не успели ругнуться перед еще двумя полетами. В крайнем обеспечивали работу наших приданных бомберов под Будогощью. Немцев оттуда выбили те дивизии, которых посылали это сделать еще четвертого числа. Морозы усилились, а немцы, даже переодевшись в якобы зимнее обмундирование, мерзли, как мухи, когда на них хлорэтилом брызгаешь. Понятное дело, что в таком состоянии воевать немец не мог. Тут еще их с воздуха давить начали, а кое-что из воздушных приключений видели, как немцы, так и наши. Хоть и говорят, что воодушевляй неумех, что не делай этого, эффект будет нулевой, но это сейчас, когда воодушевить может только хруст наличных денег, и ненадолго. А тогда… Состояние войск было близко к отчаянию. Не всех поголовно, а там, где воспитательная работа была провалена, да командиры халатно относились к нуждам красноармейцев. Там малейшая неудача вызывала приступ настоящей паники. А демонстрация удачных действий на глазах меняла людей. Да и, видимо, не просто так закончился наш разговор с генералом Ивановым. Чуть позже стало известно, что взятие Будогощи – его рук дело. Ну, а мои объяснения, что просто сбитие ведущего никакого бы воздействия на фрицев не оказало бы, а так – Хохлов же без слов понял, что надо делать: ускользнуть за облака, зайти в хвост и атаковать. Весь цирк делался для этого, чтобы отвлечь противника. Но подключились Рудаков с Омельченко, прицепились к неуставным отношениям и «отсутствию целесообразности в моих действиях», дескать, вас было два к одному, обошлись бы без цирка, а требуется сломить волю к сопротивлению, желательно до боя. Выходить из боя немцы считали ниже своего достоинства. Теперь начнут убегать, ведь шило в мешке не утаишь! Разговоры об этом пойдут. Тем более что самолетов у противника нет, а огромное количество летчиков первого состава уже в боевых действиях участия никогда принять не сможет, так как с того света не возвращаются. На их место придут салажата. Но пришлось взять под козырек и ответить: «Есть сутки домашнего ареста!», но проходя мимо командира, я не удержался и бросил: