Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другое же дело — настоящие бунтари. Сломить их невозможно — им проще проглотить язык, чем извиниться перед тем, кого они обидели, как им казалось, справедливо. Они не гонятся за симпатиями, и потому гораздо сложнее заставить их делать что-то, что им не нравится. К таким детям всегда нужен особый подход и больше внимания, но редкий учитель на это способен. А зря, ведь обычно упрямство и независимость такого ребенка скрывают большой потенциал. Как, например, у бойкой семилетней Дурги или у дикой Асы, нашей Маугли, потерянной в детстве в джунглях.
Учителям, насколько я помню со школьных времен, гораздо больше нравились дети, как Ревати или президент школы Сабин, сын Макармамы и Фупу, — серьезные, усидчивые и довольно амбициозные: им важно быть первыми. С такими работать проще всего, но смертельно скучно. Мне же по душе энергия и задор Тики, Мандипа или Бимала. Не менее способные, они все схватывают на лету, а оставшееся время просто не могут усидеть на месте. Урок с их подачи проходит с боем и шутками. А есть просто смешные ребята, их я тоже очень люблю: добродушного коротышку Гошала, который похож на гнома, ушастую Рузму и глазастика Ужала, Прабина с его беззубой, но самой очаровательной улыбкой на свете.
***
В Непале дети, увы, не очень творческие, и им всегда нужен пример, который можно копировать. Первое время это меня расстраивало. Мне хотелось писать с ними книги, иллюстрировать сказки и выдумывать новые игры. Но все, чего удавалось добиться, было блеклым и неловким. И потому, когда я разглядела наконец художника Сандеса и его самостоятельное воображение, неординарного Имана, они стали моими любимыми учениками. Но об этом я, конечно, им никогда не расскажу.
Глава 15
Посланники доброй воли
— Мальбасе, — это зачарованный лес, только представьте, — говорит как-то Элли. Каждый обитатель здесь персонаж. Фупу, например, хоббит. Я это сразу поняла, как только ее увидела. А Бимала — это, конечно, тролль.
Я смеюсь, вспоминая, как пронзительно та кричит по утрам.
— А я? — спрашиваю Элли.
— А вы с Асей — духи воды. Обходите все камни и спокойно добираетесь, куда шли. Бруно точно такой же.
— А я дух огня? — подключается Яна.
— Ветер. Ты слишком импульсивна для огня.
— А кто же тогда огонь? Асис?
— Нет, тэта. Асис скорее камень.
— Так ты для себя эту роль оставила? — смеется Яна.
— Ну, — Элли улыбается, — порой мне кажется, что я маленькая фея Тин-Тин. А иногда — сказочный великан, защищающий лес от опасностей.
Удивительно точно она смогла передать то, что думала о ней я сама. В свои двадцать девять лет крупная Элли с сиплым, почти мужским голосом сумела сохранить какой-то ребяческий задор, что выглядит инфантильным, пока не узнаешь ее поближе.
С прекрасным чувством юмора, очень прямая и свободная, Элли сразу мне понравилась. Она выросла во Франции, работала в Германии несколько лет и путешествует с самого детства. Своими поездками Элли живет — настолько не привязанного ни к чему человека я встретила впервые. Даже серьезные отношения ее пугают, не говоря уже о семье, ведь оседлость для Элли смерти подобна.
— Общество навязывает нам модель: к такому-то возрасту женщина должна иметь ребенка, семью и кучу ответственности, — говорит Элли. И теперь мне приходится встречаться с парнями младше меня, потому что мужчины моего возраста ждут от отношений определенного сценария. Через полгода они говорят тебе — ну всё, я готов, давай делать детей. Дружище, ты позабыл спросить, готова ли я. Вообще говоря, мне очень сложно довериться. Мой отец был безответственным мудаком, и плодить одиноких людей и дальше у меня нет никакого желания.
То, что отец ее был немцем, Элли узнала, когда ей исполнилось почти двадцать лет. Его семья, несмотря на то что была фермерской и никакого отношения к СС не имела, скрывала свою национальность после Второй мировой войны. Даже «постыдную» немецкую фамилию они сменили на французский манер, как и образ жизни.
— Я всегда была белой вороной среди своих французских родственников, маленьких и чернявых, и не могла понять, в чем моя проблема. Они-то вообще из испанских цыган родом. Да и по характеру мы совершенно разные. Я вспыльчивая, непримиримая, а вот мама — человек очень спокойный, супермиролюбивый. В молодости она жила в одной из этих хиппи-коммун. Ее семья переехала из Марокко, и она сразу же угодила в этот революционный мир Франции тех лет. Я выросла в этой среде. У мамы был мотоцикл, и мы часто катались по стране с ее друзьями. Я была там единственным ребенком, и меня все, конечно, обожали. Тискались со мной, как с маленькой принцессой. А по выходным мама часто будила меня пораньше, и мы путешествовали по окрестным деревням на ее минивэне — знаете, этот маленький хиппи-автобус. Я была суперсчастлива.
В Мальбасе Элли прожила пять месяцев, а после, не изменяя своим привычкам, двинулась дальше. И за несколько совместных недель она оставила мне многое, гораздо больше, чем я получала от остальных за годы. Она научила меня принимать чужую культуру, уважать традиции и верить людям.
Простились мы без сожалений, ведь это главный урок путешественников: пока место занято, никто не сможет войти в твою жизнь и дать тебе что-нибудь новое. А «новое» обещало все то же французское обаяние, с дорогими сердцу merde, putane и U-lala. И вошел в нашу жизнь Камиль, с другом Марвином на несколько недель приехавший в Сагарматху.
***
— Мерси бокю, — кричат Камилю пробегающие мимо дети.
Он усмехается и поворачивается ко мне:
— Знаешь, в чем разница между «мерси бокю» и «мерси боку»? «Мерси бокю» значит «красивая задница».
— Спасибо за готовку, — говорит Ася, подсаживаясь за стол.
— Да у меня не было выбора, — разводит руками Камиль.
— Чем займешься сегодня?
— О, у меня тут целый список. — Манерным жестом он открывает блокнот. — Загляну в бассейн, а то абонемент кончается. Потом у меня массаж. Пообедаю в хорошем ресторане, а потом схожу на
