Здесь необходимо упомянуть еще один в высшей степени важный факт тогдашней международной политики, а именно враждебную установку в отношении Германии тогдашнего президента Соединенных Штатов Франклина Делано Рузвельта. Однажды утром друзья по Westminster School встретили меня с серьезными лицами, выразив очень трогательно сочувствие к большой беде, постигшей мою страну. Быстро выяснилось, что школьные товарищи сожалели о катастрофе, уничтожившей дирижабль «Гинденбург» в Лэйкхерсте, на посадочной площадке дирижаблей в Нью-Йорке 6 мая 1937 года. Это несчастье привело к большим жертвам. Одной из причин катастрофы явился отказ американского правительства продавать Германии невоспламеняющийся гелий, который в те времена можно было приобрести только в США. Поскольку дирижабли с давних пор не имели никакого военного значения, данное поведение американского правительства представляло собой уже в 1936 году исключительно недружелюбный акт по отношению к Германии.

Расскажу здесь еще об одном личном переживании в непосредственной связи с установкой американского президента в отношении Германии, относящемся по времени также к 1937 году. Несколько лет назад мы, моя жена и я, были приглашены друзьями в США в штате Нью-Йорк в большое общество. Моей жене достался сын президента, Эллиот Рузвельт, в качестве кавалера за столом. После еды случилось так, что я подсел к жене и Рузвельту. К моей неожиданности, он говорил о моих родителях любезнейшим образом; отец говорил по-английски лучше, чем англичанин. Оба были исключительно милы к нему. На мой вопрос, откуда он знал моих родителей, он рассказал, что свадебное путешествие в 1937 году привело его с женой в Европу. При этом он познакомился в Баварии с родителями, пригласившими его к обеду в чудесный отель в окрестностях Мюнхена[145].

На следующий день отец позвонил ему, спросив, не хотел ли бы он познакомиться с Гитлером. Гитлер охотно принял бы его на Оберзальцберге. Он, однако, не желая принять приглашение без согласия отца-президента, позвонил отцу. Тот разъяснил, познакомиться с Гитлером явилось бы, конечно, интересным опытом в жизни; такое знакомство, однако, абсолютно не согласуется с его политикой — сыну следует немедленно отправиться в Англию. Он безотлагательно последовал желанию отца.

Заметьте, мы говорим о лете 1937 года. Германия все еще усиленно хлопочет о долгосрочном соглашении с Великобританией, Гитлер отказался по всей форме от Эльзас-Лотарингии и признал превосходство Великобритании на море в морском соглашении. В ноябре 1937 года Рузвельт будет держать свою печально известную «карантинную речь», в которой он атакует не только Японию и Италию, но и Германию. В «карантинной речи» Рузвельт, президент самого могущественного в мире государства, отчетливо дал понять, что он готов заниматься направленной против Германии политикой. Рузвельт поставил рейх — безо всякого повода — в один ряд с державами, действительно уже изменившими территориальный статус-кво в мире — Италией и Японией. К роли президента Рузвельта я еще возвращусь.

Таким образом, оба могущественнейших в мире государства, то есть США и Советский Союз, и с ними еще и Франция со своими союзами «Малой Антанты», открыто выступали против Германии. Рейх поддерживал лишь свободные дружеские отношения с Италией и Японией. Все-таки он не был больше полностью изолирован. Приписывание Гитлеру в этом положении «поэтапных планов» завоевания некоего «мирового господства», что не устают утверждать немецкие историки, является не чем иным, как пропагандистской интерпретацией истории, и не имеет ни малейшего отношения к реальности![146] Как раз обратное соответствует действительности! Политика Гитлера определялась исключительно слабой и угрожающей позицией рейха в его центральноевропейском положении. Здесь находится ключ к политике Гитлера с 1938 года.

Ко времени коронации британская политика еще не «объяснилась». Без сомнения, какая-то часть «ruling elite» могла видеть в возобновлении военного противоборства с рейхом экзистенциальную угрозу империи. Однако другая часть усматривала в повторном издании Первой мировой войны, то есть в новом подавлении рейха, прямо-таки нечто вроде страховки будущего империи. К указанному времени Англия оставляла немецкое руководство в неясности относительно своих намерений. Но Германия, если бы в Восточной Европе дошло до осложнений, во всяком случае, не могла с уверенностью исходить из нейтралитета Великобритании. Для того, однако, чтобы готовность Германии к обороне против Советской России обещала шансы на успех, необходимо было в соответствии с этой точкой зрения по-новому упорядочить политические отношения в Восточной Европе. Рейх в качестве сильнейшей, вернее, единственной державы, которая могла сопротивляться русским, должен был в этом случае выступить с требованием руководства антисоветскими силами.

Особенно опасный момент представляла Чехословакия, уже тогда считавшаяся «авианосцем»[147] для военно-воздушных сил, в первую очередь Советского Союза, которые были бы задействованы против рейха. Чешское правительство при Бенеше попробует в мае 1938 года втянуть Францию в военное столкновение с рейхом в надежде привлечь на свою сторону Великобританию и Советский Союз. Его политика по отношению к судетской немецкой этнической группе на государственной территории Чехословакии поднимала значительные проблемы, которые рейх в долгосрочном плане не мог игнорировать. Вместо «второй Швейцарии», которую обещало союзникам в 1918 году чешское руководство, возникло централизованное государство, управлявшееся из Праги. Ни словаки, второй упомянутый в названии государства народ, ни немцы, второй по численности в государстве народ, не обладали влиянием, которое, собственно, полагалось им по праву.

Поскольку европейское соглашение с Великобританией не могло быть достигнуто, возникал вопрос, какую политику в отношении рейха будет преследовать британское правительство, если будет предпринята определенная реорганизация политических отношений в Восточной Европе. В отчетах отца такая постановка вопроса проходит красной нитью. Организация Восточной Европы в духе немецкой политики, направленной на нейтрализацию советской экспансии, была необходима. Никак не удастся обойти признание того, что опасение Гитлера в отношении русского колосса, как стало очевидным позднее, не было ни «пустым страхом», ни «ложной иллюзией»[148].

Отец ответил на — здесь уместно слово — роковой вопрос о будущей английской политике в посольском отчете, датированном 28 декабря 1937 года, за «основным отчетом» пятью днями позже последовали «выводы»[149]. В них он приходит к ясному результату: при установлении нового порядка в Восточной Европе рейх должен считаться с враждебностью Великобритании, не исключающей возможность войны. Великобритания не испугается при случае вновь вступить в войну с рейхом. Нужно исходить из того, что английский правящий слой, «the leading elite», ни в коем случае не является слабым и декадентским, но жестким и воинственным; отец даже вписал от руки слово «героическим», подстраиваясь к манере говорить Гитлера. Следует внимательно прочесть этот отчет с его вносящим предельную ясность анализом английской политики в отношении Германии в то время, когда Гитлер едва восстановил обороноспособность рейха. Сочетая перевооружение с повторными предложениями всеобщего ограничения вооружений или пакта дружбы с Англией, он во внешней политике не предпринял никаких агрессивных шагов.