Прямо к губам Мэг поднесли что-то необычайно нежное и вкусное, и она с готовностью проглотила угощение. С каждым глотком она чувствовала, как сила вливается в ее тело, и только теперь сообразила, что у нее не было во рту и маковой росинки с того жуткого фальшивого обеда на Камазоце, к которому она едва прикоснулась. Сколько времени прошло с тех пор, как она ела мамин суп? Впрочем, земное время не имело здесь значения.

— Здесь очень долгие ночи? — сонно поинтересовалась Мэг. — Скоро ведь снова будет день, не так ли?

— Тс-с-с! — шикнуло на нее существо. — Кушай, малышка. В холодный сезон, такой, как сейчас, мы спим. А потом, когда тебя разбудят, снова будет тепло, и мы займемся делами. У нас впереди очень много дел. А сейчас тебе надо кушать и спать, и я буду с тобой.

— Извините, но я не знаю, как мне вас звать, — сказала Мэг.

— Ну, ладно. Для начала постарайся вообще не произносить слова вслух. Просто проговаривай их мысленно. Подумай обо всех существах, которых ты зовешь человеками — самыми разными человеками.

И пока Мэг послушно думала о людях, существо ласково приговаривало:

— Нет, мама — это особенный человек, она только одна, а папа здесь, с тобой. Нет, не просто друг, не учитель, не брат, не сестра. Что значит знакомый ? Какое смешное, грубое слово! Тетушка. Похоже. Да, пожалуй, это подойдет лучше всего. Ох, и как же забавно ты обо мне думаешь! Тварь, чудовище! Подумать только: чудовище — какое ужасное и жестокое слово! Кто угодно, только не чудовище! Зверь. Да, это лучше. Тетушка Зверь.

— Тетушка Зверь, — невнятно прошептала Мэг и с облегчением рассмеялась.

— Я сказала что-то смешное? — удивилась тетушка Зверь. — Разве тетушка Зверь — плохое имя?

— Тетушка Зверь — прекрасное имя! — заверила ее Мэг. — Спойте мне, пожалуйста, что-нибудь, тетушка Зверь!

Точно так же, как невозможно было объяснить тетушке Зверь, что значит видеть, не было доступного человеку описания того, как она пела. Эта музыка была невероятно прекрасна, еще прекраснее, чем пение волшебных созданий там, на Уриэле. Она казалась более ощутимой, чем физические или зрительные формы. Эта музыка обладала структурой и плотностью. И она поддерживала Мэг намного надежнее, чем руки тетушки Зверь. Она словно уносила ее в неведомую даль, в великой симфонии ликования и славы, она летела в межзвездном пространстве, и на какой-то блаженный миг озарения Мэг почувствовала, что слова Тьма и Свет ничего не значат, что главное — эта вот мелодия.

Мэг сама не заметила, как провалилась в сон под воздействием этой музыки. Когда девочка проснулась, оказалось, что тетушка Зверь тоже спит, ее мохнатая голова без лица бессильно поникла. Ночь миновала, и комнату заливал серый дневной свет. Но теперь Мэг было ясно, что на этой планете бесконечные сочетания серого и бурого ничего не значат для ее удивительных обитателей, да и она, со своей стороны, успела познакомиться лишь с незначительной ее частью. И уж если говорить об ограниченности, так это скорее Мэг могла считаться ограниченной со своим бесценными пятью чувствами, чем слепые существа, наделенные гораздо более мощными ощущениями, чем она могла себе вообразить.

Она осторожно пошевелилась, и тут же встрепенулась тетушка Зверь.

— Ах, как мы хорошо поспали! Тебе лучше, моя милая?

— Да, гораздо лучше, — сказала Мэг. — Тетушка Зверь, а как называется ваша планета?

— Ах, дорогая, — вздохнула тетушка Зверь. — По-моему, это очень непросто: придавать предметам ту форму, которую ты вообразила. Вот вы вроде бы попали сюда с Камазоца?

— Ну, в общем-то мы попали сюда с Камазоца, но это не наша планета.

— Пожалуй, ты могла бы назвать нашу планету Искчель, — сказала тетушка Зверь. — У нас здесь такое же солнце, какое когда-то светило на Камазоце, но, к нашему великому счастью, больше нет ничего общего с ними.

— Вы тоже боретесь с Темным Нечто? — спросила Мэг.

— О да! — кивнула тетушка Зверь. — И мы не оставляем борьбы ни на миг. Мы являемся призванными для Его целей, а если Он кого-то призывает, то не оставляет своей любовью. И конечно, нам помогают — без помощи наша ноша была бы непосильной.

— А кто вам помогает? — тут же спросила Мэг.

— Ох, милая, мне очень трудно объяснять столь сложные вещи такой малышке, как ты. И теперь я понимаю, что дело тут не только в возрасте. До двух других достучаться так же трудно, как и до тебя. Как мне найти такие слова, которые будут тебе понятны? Нам помогает Господь, нам помогают звезды, скорее всего, нам помогает то, что вы называете свет , нам помогает любовь. Нет, дитя мое, я не в состоянии объяснить! Такие вещи либо просто знаешь, либо нет.

— Но…

— Нам нет необходимости смотреть на вещи, которые, как ты сказала, вы изучаете зрением. Ибо то, что вы можете видеть, лишь временная, непостоянная оболочка. А вечным является только то, что нельзя увидеть вашими глазами.

— Тетушка Зверь, а что вы знаете о миссис Что-такое? — с неожиданной вспышкой надежды спросила Мэг.

— Миссис Что-такое? — тетушка Зверь была шокирована. — Ах, дитя, твой язык столь неуклюж и ограничен, что сам по себе становится затруднением! — все ее четыре руки заодно с оживившимися щупальцами выражали растерянность. — Ты не против, если я отведу тебя к папе и Кельвину?

— Ох, конечно, скорее!

— Ну что ж, тогда пойдем. Они ждут не дождутся тебя, чтобы составить план. И нам кажется, что вам будет приятно покушать… как вы это называете? Завтрак вместе. Кажется, теперь тебе должно быть жарко в этой теплой шерсти. Я переодену тебя во что-то более легкое, и мы отправимся!

Как будто Мэг снова стала младенцем: тетушка Зверь искупала и одела ее, и это новое одеяние, тоже изготовленное из тонкой шерсти, оказалось несравненно легче, гораздо легче, чем любое летнее платье на Земле. Обвив Мэг за талию покрытой щупальцами рукой, тетушка Зверь повела ее по бесконечным сумрачным коридорам, где Мэг могла различить лишь какие-то тени и новые тени теней, пока они не оказались в просторном зале с колоннами. В тот же миг с открытого неба на них обрушились потоки света, сосредоточившиеся на огромном высоком столе, сделанном из камня. За столом восседали высокие безликие существа, а с ними на каменной скамье, опоясывающей стол, — Кельвин и мистер Мурри. Поскольку высота стола и скамьи была явно рассчитана на необычный рост волосатых существ, даже мистер Мурри не мог достать ногами до пола, и костлявые щиколотки Кельвина болтались высоко над полом — совсем как у Чарльза Уоллеса. Вместо стен зал ограничивали дуги огромных арочных проемов, из которых начинались уходившие в неведомую даль мощеные дороги. Здесь не было ни стен, ни потолка, и благодаря этому Мэг не страдала от замкнутого пространства, даже несмотря на тусклый свет от солнца на этой планете. Едва заметив появление Мэг в обществе тетушки Зверь, мистер Мурри слетел со своего места и крепко прижал дочку к груди.

— Они обещали, что ты поправишься! — выдохнул он.