— Что с ним? — спросила Оля испуганным шепотом. Ей показалось, что говорить вслух в этой комнате нельзя из уважения к тому, что здесь произошло — хотя она пока и не могла даже мысленно произнести это страшное слово.

— Он… он умер! — выдохнула экономка, повернув к Ольге бескровное лицо. — Умер! Вы понимаете — он не дышит!.. И рука холодная…

— Что случилось? — на пороге комнаты возникла Марина. Оля вспомнила, что она врач, и отчего-то почувствовала облегчение. За спиной жены маячил Михаил, а сзади — остальные гости: все они сбежались на крик Нинели Петровны.

— Марина, — проговорила Оля охрипшим от волнения голосом. — Ты ведь врач… посмотри, кажется, наш хозяин…

Она так и не смогла произнести это слово — «умер», ей казалось, что пока оно не произнесено, все еще можно как-то поправить, все еще может оказаться ошибкой, недоразумением, чьей-то грубой, бестактной шуткой.

Марина пересекла комнату, решительно отодвинула экономку, наклонилась над Дмитрием Ильичом. Точнее, над тем, что еще вчера было Дмитрием Ильичом, их гостеприимным хозяином…

Она проверила пульс, приподняла веки и повернулась к остальным. Все не дышали, ожидая ее вердикта.

— Он умер, — произнесла Марина будничным, обыкновенным тоном, каким говорят «Не хотите ли чаю» или «Закрой окно». И от будничности этого голоса Ольга сразу поверила в реальность и необратимость того, что произошло в этой комнате.

— Что с ним случилось — сердце? — спросил Михаил, тем самым поддерживая авторитет своей жены, ее право отвечать на все вопросы, как будто она единолично распоряжалась истиной.

— Не похоже… — на этот раз голос Марины прозвучал неуверенно, она снова склонилась над трупом, вгляделась в его лицо. Оля придвинулась ближе, проследила за взглядом Марины.

Рот мертвеца был приоткрыт, синие губы обметаны каким-то сизым налетом, глаза выпучены, как будто перед смертью он увидел что-то ужасное.

Удушье, — проговорила Марина вполголоса, но все присутствующие отлично ее расслышали. — Он умер от недостатка воздуха…

Оля невольно скосила глаза. На полу, возле самой кровати, валялась подушка. И в центре этой подушки виднелась отчетливая вмятина, помеченная отвратительными сизыми пятнами.

Марина перехватила Олин взгляд и, еще больше помрачнев, пожала плечами:

— Я, конечно, не эксперт, но мне это тоже не нравится… может быть, это ничего и не значит…

— О чем это вы? — удивленно проговорил Михаил, приближаясь к кровати.

— Не подходи! — Марина подняла руку, остановив мужа. — Ничего здесь нельзя трогать! Все должно остаться как есть, по крайней мере, до прихода милиции!

— Милиции? — переспросил появившийся в дверях Слава. — Зачем милиция? У него было больное сердце, это естественная смерть…

— Может быть, — ответила Марина бесстрастно. — Но все же ничего здесь не трогайте. На всякий случай.

Оля взглянула на нее с уважением и вспомнила, что раньше, до перехода в частную клинику, Марина работала врачом «Скорой помощи».

Оля отошла к дверям. Рядом с ней оказалась Нинель Петровна. Видимо, почувствовав ее доброе отношение, экономка решила держаться поближе к Оле в трудный и горестный час.

— Я так о нем беспокоилась, — всхлипывая, проговорила экономка. Следила, чтобы он вовремя принимал лекарство… всегда присматривала за ним, следила за сигналом…

— Вы делали все, что могли, — заверила ее Оля. — Вам не в чем себя винить…

И тут до нее дошли последние слова.

— За сигналом? — удивленно переспросила она. — За каким сигналом?

— Ну, как же! — Нинель Петровна показала кнопку на стене, возле самой кровати. — Ведь у Дмитрия Ильича было больное сердце, и он на всякий случай провел сигнал в мою комнату, чтобы в случае приступа позвать меня на помощь…

Оля долго смотрела на кнопку.

Как и остальные помещения в доме, комната хозяина была обшита вагонкой, поэтому вся проводка сделана снаружи. И от сигнальной кнопки по золотистой деревянной стене тянулся к двери аккуратный белый провод. Возле двери он скрывался в круглом отверстии.

Ольга вышла в коридор, взглянула на стену… Здесь провод снова появился, но в полуметре от двери он был ровно разрезан ножом.

Вот оно как. Значит, версия естественной смерти, и без того довольно шаткая, трещит по всем швам.

И тут она вспомнила невольно подслушанный ночной разговор.

Ночью она приняла его за выяснение отношений между Ларисой и своим мужем, но теперь… теперь, после смерти Дмитрия Ильича, этот разговор приобретал совершенно другой, зловещий смысл. Стало быть, они говорили вовсе не о ней, Оле, Лариса требовала, чтобы ее собеседник пошел и убил Дмитрия Ильича — дескать, это единственный выход, и нужно сделать это как можно быстрее. А он отказывался. Тогда она сказала, что сама все сделает. И сделала.

Вот такие пироги.

Оля спустилась на первый этаж, миновала холл и оказалась в прихожей. Она хотела выйти на улицу, немного пройтись, чтобы мысли у нее в голове улеглись. Но перед самой дверью увидела на вешалке куртку Славы.

Это была его любимая куртка из плотной ткани цвета хаки, вся усеянная накладными карманами. И на ней Ольга увидела сухие колючие катышки репейников. Точно такие, как те, которые с трудом отчистила от своей трикотажной кофты, в которой ночью выходила ворожить…

В горле у нее пересохло от волнения.

До этой минуты у Ольги в душе теплилась слабая надежда на то, что она ошиблась, что Лариса встречалась ночью не со Славой, а с каким-то другим мужчиной, но репейник лишил ее и этой, такой эфемерной надежды.

Единственное место на участке, где с прошлого года сохранился репейник, было в том глухом углу за домом, куда ее занесло этой ночью. То самое место, где она подслушала злополучный разговор.

Значит, Слава побывал там же.

Значит, это его она застукала с Ларисой.

Они обсуждали…

Они обсуждали убийство Дмитрия Ильича.

Оля вышла на крыльцо. В воздухе пахло так, как пахнет только ранней весной — свежестью, переменами, надеждой.

Надеждой? В ее собственной жизни не осталось места надежде, все складывалось просто ужасно.

Она хотела одного — вернуть любовь мужа, защитить свою семью. Ради этого решилась на смешной и нелепый ритуал — и вот, вместо того, чтобы вернуть то, чем владела, потеряла то немногое, что у нее еще оставалось. Она безоговорочно верила мужу — и оказалась последней дурой. Рядом с ней жил совсем не тот человек, какого она знала.

Ольгу передернуло — то ли от страха и безысходности, то ли просто от холода — ведь она вышла на улицу в тонком свитере.

Она резко развернулась и вошла в дом.

Почти все гости собрались в холле, перед камином. Кто сидел в кресле, кто прохаживался, не находя себе места. Лица у всех были растерянные, опустошенные.