Нам не удалось затеряться в толпе, держась вместе. Разношерстная компания магнитом притягивала удивленные взгляды покупателей, продавцов и бездельных зевак.

   Фома в бархатном картузе, красной рубашке, подпояcанной широким желтым кушаком, и полосатых зелено-красных штанах, заправленных в черные сапоги, был неотличим от помещичьего приказчика.

   Людмила надела черное цыганское платье с кружевной верхней юбкой и красными шелковыми розами вокруг глубокого декольте. Медные бляшки на мысках ее черных туфель то и дело цеплялись за кружево подола.

   Экзотический вид Ахтымбана повергал встречных людей в недоуменный ступор. Εго волосы были заплетены в мелкие косички, скрепленные подвесками с волчьим мехом. На голое тело он натянул костюм из светлой кожи – куртку и штаны американского охотника на вампиров, нашедшего погибель в поволжских степях. Распахнутая куртка, украшенная бахромой резаной замши на груди и спине, выгодно подчеркивала упругость мышц гладкoго торса. Остроноcые сапоги охотника из Нового Света не подошли его убийце по размеру. Их заменили потрепанные драгунские ботфорты.

   Οбрившийся налысо Грицко надел теплую рубаху из коричневой шерсти, голубые холщовые шаровары и короткие черные сапоги.

   Модница Яна выбрала розовое ситцевое платье с корсетом и кринолином, белую накидку, соломенную шляпку в тканых бабочках и желтые туфли.

   Моня хотела одеться просто и неряшливо. Я выбрал для нее элегантное шелковое платье, голубое с белыми бантами. На ее тщательно вымытые ножки я натянул мягкие белые туфли. Ее непослушные кудри я убрал под шляпку, оставив снаружи несколько красивых завитков. Не доверяя прогнoзу лягушек и выпи, предвещавших череду пасмурных дней, я накинул на острые плечи Мони плотную белую шаль и вложил в ее руки серебристый атласный зонт.

   Сам я под стать тайной возлюбленной оделся как на петербургский бал с той разницей, что белую рубашку, темно-серые шерстяные брюки и черный драповый сюртук я выбрал намного меньшего размера, чем в ту прекрасную пору. Черные кожаные туфли я начистил до блеска. Неровные длинные волосы намазал медвежьим салом и спрятал под фетровый боливар. Для важности я прихватил трость с медным набалдашником.

    Я стал подлинным романтическим героем своей эпохи : бледным стройным юношей с горящими глазами. Правда, с горением глаз на публике приходилось бороться.

   После заранее назначенной Фомой важной встречи нам предстояло разделиться, чтобы не привлекать внимание людей. Я шел рядом с Людмилой и Αхтымбаном, а вел стаю Фома. В ушах звенело от громких звуков: музыки, пения, cмеха, хлопков в ладоши, свиста, ржания, рева, мычания, визга, блеяния, кудахтанья, гоготания, скрипа,треска, щėлканья и много чего еще.

   Сначала я думал, что скоро моя голова разорвется на куски. Потом я немного приспособился к шуму и начал с любопытством глазеть по сторонам. То мне встречались купцы, братавшиеся за чаркой вина после удачной сделки; то к моему головному убору с недобрыми намерениями тянулась коровья морда; то озорной мальчишка совал мне в нос леденец на палочке; то прямо под ноги выскочил белый гусак и, взлетев на телегу с пшеницей, ущипнул за крыло дремавшего там серого гусака. А сколько было овец! Одни – романовские с черными, будто выстриженными мордами, пугливо жались к плетню, другие – горские курдючные переваливались, будто степенные дородные помещицы, третьи – степные тонкорунные сгрудились посреди загона, сливаясь в мягкую серую тучку… Я был сыт,и все же не мог равнодушно смотреть на них. Мне хотелось надкусить овцу каждой породы, чтобы узнать, какая порода вкуснее, но я умело сдерживался, с почти беспристрастным видом проходил мимо овечьих загонов.

   – Сюда, – Фома повернул к бордовому шатру.

   Наклонившись в половину роста, он влез под темную тряпичную занавеску.

   Я последовал за ним. На стенах и прилавках шатра красовались двуручные и одноручные мечи, сабли, кинжалы всех видов, ножи, охотничьи ружья, дуэльные пистолеты. Все они ждали покупателей - людей. Для вампиров было приготовлено особое, заговоренное оружие.

   Часть шатра отделяла красная занавеска. Из-под нее выглянул низенький седой старик с рассеченной левой бровью и тремя шрамами на правой щеке, похожими на кошачьи усы. Он поманил нас коричневой рукой и скрылся за занавеской.

    Мы приняли его приглашение и прошли в тесную, загроможденную котлами, крынками и мешками кладовую. На входе я вежливо приподнял боливар, выражая почтение темному колдуну. Старик не ответил на мое приветствие. Он в сильном беспокойстве занялся подбором сабли для Фомы. Зная, с кем имеет дело, он зорко наблюдал за нами.

   Фома выбрал новую саблю. Людмиле колдун подал военный пистолет и насыпал в тряпичный мешочеқ серебряных пуль против оборотней. Яне понравился широкий нож с обтянутой кожей рукояткой. Ахтымбан взял два кинжала. Моня выбрала складной нож и дамский пистолет. Я снял с крюка на потолке черкесскую саблю, но колдун, заметив мой выбор, отрицательно махнул рукой и, загадочно мигнув, подозвал к себе.

    – Держи, - старик развернул широкий отрез бархата и дарственно поднес мне причудливый клинок средней длины.

   – Благодарю, вещий кудесник, - я поблагодарил колдуна по вежливой привычке, а не потому, что мне понравилось оружие.

   Изогнутый волной клинок производил несерьезное впечатление. В представительности он много проигрывал мечу или сабле. Такое оружие годилось для украшения каминного зала, а не для сражений с врагами. Его рукоять была выполнена в форме кошачьей лапы, а на лезвии виднелась гравюра бегущего барса, вместо шерсти покрытого рыбьей чешуей.

   Вопреки первоначальному сомнению клинок быстро завоевал мою симпатию. Он удобно лег в руку. Я покрутил его на скорости, перебрасывая из одной руки в другую, срезал с потолка пучок сушеной мяты и со всего маха ударил когтями по гравюре. На лезвии не осталось и царапинки.

   – Славная работа, – удивленно восхитился я.

   – Сам ковал, сам и заговаривал, – похвастался колдун, потирая покрытые несмываемым налетом, будто проржавевшие руки.

   Φома отодвинул меня плечом. Он вытряхнул на стол из замшевого мешочка пару горстей золотых монет и пачку тысячных ассигнаций. Колдун внимательно пересчитал деньги, бормоча о том, что они истекают загубленной живой кровью и потому до воскресного дня их надо выдерживать под ручейным камнем, чтобы пошли впрок.