– Полагаю, что мне известно, кто виновник, – ответил я твердо, молясь в душе, чтобы мои слова были правдой. – Но мне надо изобличить его. Потому как прямых доказательств у меня нет. Только уверенность в подозрениях. Однако для того, чтобы поймать негодяя, мне понадобится ваша помощь.

Когда мы добежали до цирка, уже начало темнеть. При свете фонарей еще издалека было видно, что возле входа собралась толпа людей – частью из прохожих, но были в ней и члены цирковой труппы. Мы с Дуровыми протиснулись поближе к афише. На большом листе картона, прикрытого от снега небольшим козырьком, художник изобразил новогоднюю ель из проклепанного металла, украшенную яркими звездами. Вокруг ели кружились клоуны, одетые в комические «костюмы будущего». Внизу были изображены дамы в невообразимо вольных туалетах – юбки выше колена, шляпки с пробирками и научными приборами, низкие декольте. На заднем плане наездник на металлической же лошади, нес флаг с надписью: «2000 год». И поверх этого флага был нарисован углем силуэт черепа.

Мы переглянулись и вошли внутрь.

– Владимир Алексеевич, вы куда сейчас, – спросил Анатолий, сдавая шубу на руки гардеробщику.

– Сначала загляну к директору. А вы?

– Мы, наверное, пойдем, потолкуем с коллегами. К тому же скоро начнется общий прогон. Если будут какие-то новости, найдите нас, хорошо?

– Обязательно.

Пожав друг другу руки, мы расстались. Я, пройдя через гардероб, поднялся в директорский кабинет и постучал в дверь.

– Войдите! – послышался голос Лины Шварц.

Она была не одна. В одном из кресел, закинув ногу на ногу, сидел Захар Борисович Архипов, офицер сыскного отделения.

– Добрый вечер, – поздоровался я.

– Здравствуйте, Владимир Алексеевич, – кивнула Лина, немного покраснев. Мы еще не виделись с той некрасивой сцены, когда она буквально выгнала нас с Саламонским. Я гадал – ей стыдно за тот поступок или же она теперь переменила ко мне свое отношение и больше не хочет иметь дела…

– Вы кстати! – сказал Архипов. – Уже знаете?

– Да.

Лина откинулась на спинку своего стула и посмотрела мне прямо в глаза.

– Владимир Алексеевич, объяснитесь, пожалуйста.

– В чем?

– Благодаря вам мы считали, что все кончилось. Шматко раскрыт, бежал, и теперь все чувствовали себя в безопасности. Но вот этот череп на афише – что это такое, Владимир Алексеевич? Это серьезно?

– Да, это серьезно, – сказал я.

– Но как?

Честно говоря, я не хотел посвящать Лину в то, что было мне известно. Вернее, в то, о чем я догадывался. Но меня смущало присутствие сыщика. Если он потребует от меня разъяснений дела, то как я смогу отказаться. Тем более что и сам Архипов поглядывал на меня с интересом. Но при этом все-таки молчал.

– Сам не знаю как, – солгал я. – Однако в прошлые разы это было серьезно. Так что стоит готовиться к худшему и на этот раз.

– Вы меня убиваете! – сказала Лина.

– До представления осталось пять дней, – сказал я. – Мне уже известно многое. Надеюсь, в этот раз все закончится по-другому.

– Отлично! – Архипов резво встал из кресла. – Владимир Алексеевич, я собираюсь задержаться сегодня в цирке надолго. После того как вы переговорите с госпожой директором, попрошу вас уделить и мне минуту внимания.

Я кивнул.

Когда за сыщиком закрылась дверь, я обернулся к госпоже Шварц.

– Простите меня…

– Нет! – твердо сказала Лина.

Я развел руками.

– Нет, – повторила Лина. – Это вы простите меня. Так получилось, что вы посвящены теперь не только в тайны этого цирка, но и в наши с Альбертом тайны. Простите за это. Садитесь.

Я сел в кресло, которое еще сохраняло тепло Архипова. Почему-то это ощущение показалось мне неприятным.

– Альберт Иванович, как и многие мужчины, выглядит довольно молодо, – сказала Лина Шварц грустно. – А ведь ему уже в прошлом году исполнилось шестьдесят. И хотя я много моложе мужа – мы поженились в Риге, когда я еще была совсем молода, – мой возраст тоже не предполагает резких порывов и истерик.

– Ну что вы… – пробормотал я, смущенный ее откровенностью.

– Я терплю его похождения, – продолжила Лина, покачивая кончиками пальцев малахитовое пресс-папье. – Что поделать? Конечно, иногда… обидно… – она вдруг моргнула, как будто сдерживая слезы, но потом, проглотив комок в горле, продолжила: – Владимир Алексеевич, мой единственный сын уже давно вырос. Он стал прекрасным цирковым наездником. Мой муж отдалился от меня. Все, что у меня осталось, – вот этот стол и это кресло. Да и они, если честно, не мои. Я здесь просто по стечению обстоятельств. На время. И я хорошо понимаю это. Но раз уж сегодня я тут – значит, Господь решил на меня взвалить все заботы цирка. И я очень вас прошу – доведите дело до конца. Не дайте умереть еще одному артисту. Вы можете мне не рассказывать подробностей – я вижу, что вы этого не хотите. Но сделайте все, чтобы…

Она прижала руку ко рту и кивнула мне.

Я поднялся.

– Думаю, что на этот раз никто не умрет, – сказал я тихо.

– Думаете? Или уверены?

Я вздохнул.

– Почти уверен. Почти. Прощайте.

Развернувшись, я вышел на лестницу.

На основном манеже монтировали цирковой аппарат – для номера летающих гимнастов. Высоко под куполом ловитор уже повис вниз головой, тихонько раскачиваясь, привыкая к приливу крови в голове. Я по центральному проходу пошел к тренировочному манежу, надеясь застать там Дуровых. Но там репетировали номер с лошадьми – причем я насчитал сразу двадцать пять голов. В центре манежа стоял дрессировщик с длинным шамборьером, за ним топтался берейтор. Оглядевшись, я приметил недалеко маленькую фигурку, скорчившуюся на стуле и пыхавшую папиросой. Это был Ванька-Встанька.

– Добрый вечер, Ваня, – я подошел поближе и увидел, что карлик сидит с опухшим лицом, покрытым каплями пота, – явный признак тяжелого похмелья.

– А! Привет, – отозвался Ванька, – что, полюбоваться пришли? Кому на этот раз повезет?

Он скосился на меня и зло сплюнул. Но я решил не обращать внимания на его поведение – после того, что мне рассказали о его тайной и несчастной любви Дуровы.

– Нет, – ответил я, – не для этого.

– Ну-ну.

Мы помолчали.

– Я слышал, вместо тебя Анатолий будет брату ассистировать?

– Да пошли они… – Ванька выругался и скривил свое маленькое лицо. – Пусть ассистирует. Мне-то что?

Маленький страдалец явно был не в настроении продолжать разговор. Я уже решил отойти от него, как вдруг Ванька снова повернулся ко мне.