— Это правда, что ты беременна? — спросил он. — Хлоя говорит, ты ей сама призналась.

Мэгги пожала плечами.

— Ну да.

Джек был потрясен.

— Ты что, с кем-нибудь… встречаешься?

— С какой стати? — удивилась Мэгги. — И вообще, я прекрасно себя чувствую. — Она помолчала. — Ах вот ты о чем! Я не сразу поняла.

Она прекрасно знала: если бы она действительно с кем-то встречалась, Джек узнал бы об этом первым. Он, можно сказать, был настоящим гением в том, что касалось сбора (и распространения!) всевозможных слухов и сплетен. И хотя он явно не был заинтересован в возобновлении супружеских отношений с Мэгги, некий предполагаемый бойфренд у нее на горизонте явно вызывал у него легкое раздражение.

Он смерил ее критическим взором и заявил:

— Ты выглядишь просто ужасно!

— Правда? Ничего иного я от тебя услышать и не ожидала.

По крайней мере, он покраснел, понимая, что сказал гадость.

— Мэг, прости, я не хотел тебя обидеть… Но, по-моему, ты все-таки опять немного поправилась.

— Естественно. Я же беременна.

— Да нет, Мэг, ты вовсе не беременна! Правда ведь, нет?

Мэгги пожала плечами.

— Тебе-то откуда знать?

Она посмотрела на Джека и вдруг подумала: а ведь это он выглядит ужасно! Вон как скулы выпирают. И кожа на щеках обвисла, и костлявые запястья из обшлагов рубашки выглядывают. Что-то уж больно он похудел, не слишком ли много он работает?

— Между прочим, у тебя вид тоже не очень, — осторожно заметила она. — Ты все еще с Черри, или эта «диета из свежих фруктов» оказалась недостаточно питательной?

— Не пытайся перевести разговор на меня, Мэг. — Джеку нравилось думать, что благодаря телевизионной передаче «Исцели себя сам» он неплохо овладел психоанализом. — Сейчас речь о тебе. Что за историю ты в последнее время всем рассказываешь? Насчет своей «беременности»?

Мэгги улыбнулась.

— А почему ты думаешь, что это неправда?

— Ну… потому что… это неправда! — воскликнул он, словно маленький мальчик. — Откуда у тебя этот ребенок? Он точно не мой, а другого мужчины у тебя нет. Так кого же ты, собственно, рожать собираешься? Семейную упаковку «Криспи Кремз»?

«Наверное, подобные речи должны меня огорчать», — подумала Мэгги, чувствуя в душе прежнюю сладостную безмятежность — эту безмятежность подарила ей новая беременность. И она улыбнулась Джеку своей новой, безмятежной улыбкой.

— Через четыре месяца ты сам все увидишь, Джек, — сказала она. — Ну, пока. Успокойся и съешь что-нибудь, способствующее пищеварению.

После этой их встречи сплетни о состоянии Мэгги окончательно вырвались на свободу. У каждого было свое мнение относительно ее загадочной беременности — некоторые полагали, что она просто спятила, другие же были уверены, что она все это придумала, чтобы вновь завоевать внимание Джека. Но эти две точки зрения представлялись Мэгги настолько нелепыми и не соответствующими действительности, что она даже не пыталась их оспаривать. Ей и так было хорошо, и она, с нежностью прислушиваясь к чудесному, какому-то теплому ощущению в своем чреве, продолжала кормить себя и свое дитя свежим хлебом, печеньем, бисквитами, пирожными и пирожками.

И с чего она вообще взяла, что для рождения ребенка так уж необходим мужчина? В детской песенке давно уже дано правильное определение: «Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных»[79]—вот из этого сделаны девочки, а потому Куки — да именно так ее зовут! — совершенно точно знает, что ей необходимо. Куки, кстати, постепенно становилась все более требовательной: она заставляла Мэгги буквально с ума сходить то по сладкому рисовому пудингу, то по яблочному пирогу со взбитыми сливками, то по слоеному торту с фруктовой начинкой и кремом, то по пирожным с патокой. А то вдруг подавай ей круассаны с медом и хрустящий французский багет.

На седьмом месяце Мэгги чувствовала себя уже настолько тяжелой и какой-то усталой, что по-настоящему ей хотелось только одного: сидеть дома и смотреть телевизор. Да-да, сидеть, завернувшись в плед и поставив рядом с собой кувшин с розовым лимонадом или, может, кастрюльку с горячим шоколадом, тарелку с теплыми лепешками и абрикосовый джем. Она потребовала, чтобы начальство предоставило ей декретный отпуск, и никто ее требования оспаривать не стал. Правда, в приказе говорилось: «Предоставить отпуск по семейным обстоятельствам», — но Мэгги было лень опротестовывать эту нелепую формулировку. Они не верят в существование Куки? Ну и что? Ей-то какая разница! Никто из них ей, Мэгги, теперь не нужен. Сослуживцы все же время от времени ей позванивали. Она понимала, что эти люди желают ей добра, но в их помощи совершенно не нуждалась. Как и в их советах относительно всяких полезных диет. Не требовались ей и советы психотерапевта — ни по поводу налаживания семейных отношений, ни по поводу возможного неблагоприятного исхода ее фантомной беременности. Мэгги твердо знала: ее Куки — никакой не фантом. Мало того, Куки в свои семь месяцев утробной жизни уже проявила себя как личность достаточно сильная, по сравнению с которой все эти «доброжелатели» казались бледными привидениями. Куки была теплой. Куки была милой. Куки была средоточием ее любви. И Куки всегда была голодна. Так что Мэгги без малейшего сожаления покинула офис и теперь все время посвящала Куки. Принятое решение, похоже, придало ей сил, она даже начала сама что-то печь, тем самым избавив себя от необходимости слишком часто ходить в магазин. Она заказала в магазине «Сделай сам» кое-какие краски и сама покрасила стены в детской — в той самой комнате, которую они с Джеком в тот, первый раз так и не сподобились подготовить к рождению малыша. Детскую Мэгги сделала светло-розовой, цвета «розовой воды», а бордюр нанесла по трафарету — он представлял собой нечто вроде маленьких кексов, похожих на чашечку цветка. Она как раз свинчивала детскую кроватку (из светлого дерева, с простынками под цвет занавесок), время от времени отрываясь от работы и подкрепляясь пончиками, когда в дверь позвонили.

Это был Джек. И выглядел он еще хуже, чем в тот раз: небритый, мертвенно-бледный, худой как щепка. На нем были кроссовки и какая-то серая майка, выпущенная поверх драных джинсов, и от него так несло потом, словно он только что вышел из спортзала. Он только глянул в сторону розовой детской и устало плюхнулся в кресло, словно кто его толкнул.

— Ох, Мэг! Что у тебя тут творится?

Мэгги сочувственно ему улыбнулась. Она понимала: некоторые мужчины с трудом воспринимают подобные вещи, особенно такие мужчины, как Джек. Связь матери и ребенка столь сильна, что отец зачастую просто оказывается в стороне. И все же никакой своей вины она в данном случае не чувствовала — в конце концов, Джек сам как бы стер себя с этой чудесной семейной картины. Теперь, когда ее срок почти подошел, он, возможно, жалеет, что ушел из семьи, но ее, Мэгги, это совершенно не касается. Ей сейчас никто больше был не нужен, кроме Куки.