— Вы заметили, госпожа Виллар, какой у него проницательный взгляд и какие лукавые глаза?

— Я этого не нахожу, он ужасен.

— Вы просто плохо его разглядели. О! Я так счастлива!.

— Чем же вы так счастливы?

— Любовью к нему.

— И он, конечно, тоже вас любит?

— Не знаю; но я люблю его, и мне этого достаточно.

— Как, он не любит вас?

— Может быть и любит, но ничего не говорит, он застенчив, боится меня, боится коннетабля, не хочет попасть в неприятную историю; однако я прощаю ему все, потому что он мне нравится.

Все это позволило Марии пережить еще несколько счастливых мгновений. Любовная интрига жила только в ее воображении и в ее сердце, поскольку герой романа в ней не участвовал; более того, узнав о любви, которую Мария испытывала к нему, граф избегал встреч с ней. Она же совсем не страдала и не осуждала его, а напротив, хвалила и радовалась тому, как все складывается.

— Если бы он оказался другим, было бы очень плохо, мне угрожали бы большие неприятности, и я очень скоро погибла бы, погибла бы безвозвратно.

Вот что называется любовным блаженством!

Королева приезжала в монастырь еще несколько раз, и с каждым посещением все больше восхищалась супругой коннетабля. Госпожа де Виллар в письме к г-же де Ку-ланж — эта любезная старушка позволила мне снять с него копию — так описывает Марию Манчини, явившуюся к ней однажды умолять о сочувствии:

«Прекрасная фигура, верхняя часть платья на испанский лад: плечи не слишком открыты, но и не совсем закрыты, и то, что позволено видеть, — великолепно; две, тяжелые черные косы уложены на голове и подвязаны красивым огненно-красным бантом, остальная часть волос свободно свисает; на шее — роскошный жемчуг; взволнованный вид, неприемлемый для любой другой женщины, но ее, по натуре очень естественную, он нисколько не портит; чудесные зубы… Она одевается по-испански, но выглядит намного приятнее, чем все наши придворные дамы».

Вы не находите, что этот Висенте был слишком уж разборчив? Он, со своей физиономией, заважничал перед такой женщиной!

Неожиданно, в то время, когда его меньше всего ожидали, в Мадрид прибыл коннетабль и, узнав, что королева покровительствует его супруге, попросил об аудиенции, чтобы изложить ее величеству свои обиды: он надеялся, что королева после встречи с ним не будет осуждать его. Мария Луиза согласилась принять коннетабля и была поражена, увидев мужчину с благородным лицом, по возрасту не старше своей жены, с превосходной речью и, как ей показалось, вполне достойного иной участи.

Королева прекрасно поняла, почему ей разрешили принять его: надеялись таким образом вызвать у нее неприязнь к г-же Колонна. Коннетабль горько сетовал, приписывая жене все грехи, преувеличивал ее пороки, отрицал достоинства и, в конце концов, настолько убедил в этом королеву, что ее благосклонность к беглянке несколько убавилась и у нее пропало желание вмешиваться в ее дела.

Королева велела передать Марии Манчини через г-жу де Виллар, что всей своей властью она повелевает ей вернуться к мужу и больше не покидать его, ибо никого не удастся убедить в правоте жены при виде такого супруга.

Госпожа Колонна выслушала распоряжение со смирением и по сонету королевы приняла важное для себя решение. Она отправилась в дом, которым коннетабль владел в Мадриде и в который он прибыл накануне, чтобы встретиться там с женой. Разумеется, это был ужасный день в жизни Марии Манчини.

Присутствовали при этом маркиз и маркиза де Лос Бальбасес, а также несколько друзей и родственников Колонна. Принимая жену, коннетабль сказал:

— Ну вот мы в очередной раз и соединились с вами; дай Бог, чтобы в последний! Я желаю этого, но если случится иначе, то не моя в том вина. Вы у себя дома, принимайте гостей.

Вот и весь прием, который ей был оказан. Она заметила, как сильно все изменилось и в ее окружении, и в укладе дома. Князь стал скупым, прежняя щедрость сменилась скаредностью, а Мария не привыкла к подобным порядкам.

Она попыталась вернуть все на прежние устои, но коннетабль не позволил ей это и довольно сурово отчитал за два или три заказанных ею украшения.

— Неужели вы разорились, сударь? — воскликнула она. — В любом случае, я не бедна, и на то, что принесла вам в качестве приданого, вполне могу покупать необходимые мне туалеты.

— Я не разорен, сударыня, а благоразумен. Мы с вами позволяли себе такие безумства, что теперь это надо исправлять, чтобы оставить нашим детям то состояние, которое я получил от отца и предков.

— Верно, сударь… Но я ничего не получала от отца, у меня его не было, зато был дядя — он стоил всех ваших предков вместе взятых, не забывайте об этом.

Князь не намерен был выслушивать отповеди и, сочтя, что Мария, осмелившаяся повышать на него голос, слишком много себе позволяет, не стал терпеть такой дерзости. Произошла ссора, за ней другая, и так каждый день… Совместная жизнь стала для них невыносимее прежнего. Госпожа Колонна усугубляла ее и своей неразделенной платонической страстью. Она без конца приглашала к себе Висенте; Висенте был всем у нее в доме и без всякого стеснения выказывал свое откровенное неприятие любви, которую Мария питала к нему. Дошло до того, что он стал подсмеиваться над ней в приемной королевы; его слова подхватили придворные, и нашлись добрые друзья, рассказавшие Марии Манчини все, что говорят о ней. Она пришла в отчаяние.

Но, вместо того чтобы молчать, она начала возмущаться и этим дала повод для новых пересудов, новых насмешек, а однажды, в тот день, когда в так называемых дворцовых галереях происходит некое шествие, додумалась до того, что упала в обморок. Во время этой процессии король и королева идут рядом, на ней — особое платье, с рукавами, волочащимися по земле, и длинным шлейфом, который несет главная камеристка.

Впереди их величеств несут крест, шествуют архиепископ и епископы. Дамы одеты в этот день в необычные наряды. Их называют guarda-mayor[6]; это единственная в году церемония, когда влюбленные мужчины имеют право заговаривать со своими возлюбленными. В мире нет ничего причудливее этого шествия. Любовники идут рядом со своими дамами, и те свободно беседуют с ними, словно находясь в своей комнате и нисколько не беспокоясь о свидетелях, как будто их и нет вовсе. Удивительная страна! Такой день можно назвать праздником волокитства, несмотря на то, что во время этой процессии несут крест.

Измены, ссоры, примирения, суровые наказания — все на виду во время праздника, и достаточно раскрыть глаза, чтобы увидеть любовный расклад при дворе. Госпожа Колонна рассчитывала, что Висенте подойдет к ней и объявит себя ее рабом, но он направился к одной из придворных дам, которая в качестве украшения прицепила к своей перевязи красивый седельный пистолет и явно этим гордилась — видимо, он означал какой-то обет.