— Это нужно перевязать.

— Потом. — Он крепко схватил ее за запястье. — Сейчас мне нужно лекарство для души. А остальное подождет.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь.

— Что ты хочешь… чтобы я сделала? — Ее губы едва шевелились.

Он коснулся крючка у нее на корсаже.

— Сними вот это.

Ей стало ужасно жарко, особенно между ног. Ах, мисс Пейн было бы стыдно за нее…

Эванджелина расстегнула верхний крючок, потом перешла к следующему. И, как ни странно, руки у нее совсем не дрожали, не то что в первый раз, когда она пришла соблазнять Остина по заданию Анны.

Эванджелина осторожно отстегнула корсаж от юбки, и тускло-коричневая ткань упала на пол (косточки в корсаже служили ей корсетом, и теперь ее груди были свободны под сорочкой). Затем она развязала тесемки, удерживающие ее юбку, и юбка упала на пол. И ей вдруг показалось, что она сбросила кокон — скучную жизнь старой девы — и вылупилась из скорлупы, чтобы расправить крылья и взлететь к новой жизни, полететь в объятия мужчины, смотревшего на нее горящими глазами.

Она отправила на пол свою нижнюю юбку вслед за верхней, потом развязала ленточки рубашки.

Грудь Остина бурно вздымалась и опускалась. Когда же рубашка соскользнула с ее тела, он прохрипел:

— О, моя сирена!.. Перед твоей красотой я лишаюсь сил.

Она в смущении пробормотала:

— Но я… Я совсем не красивая. И слишком тощая к тому же.

— Кто тебе это сказал? Я вызову его на дуэль.

— Ну… почти все так говорили. Всю мою жизнь.

— Тебя обманывали.

Он снова поцеловал ее, и Эванджелина закрыла глаза.

С детства она мечтала о мужчине, который посмотрит на нее и сочтет ее красивой. Превратившись из девочки в девушку, она оставила свои детские фантазии, осознав, что ее худоба, непокорные волосы и очки никогда не привлекут внимания мужчин. И ей никогда даже не снилось, что такой мужчина, как Остин, посмотрит на нее и назовет красивой.

Открыв глаза, она посмотрела на шрам у него на скуле, сейчас особенно, отчетливый. Наклонившись, Эванджелина сделала то, что ей давно уже хотелось сделать — с того вечера, когда она пришла в его каюту по приказу Анны Адамс. Она провела по шраму языком — и тут же почувствовала, что оказалась у Остина на коленях.

— Мне снять… ботинки? — прошептала она.

Его губы искривились в улыбке.

— Это было бы разумно.

Он держал ее за бедра, пока она, склонившись, расшнуровывала ботинки и стягивала их.

И тут ее вдруг охватило чудесное чувство свободы. Она, голая, сидела на коленях мужчины и не испытывала ни капельки смущения. Вместо этого ее заполнило чувство радости, пугающее и изумительное одновременно.

Остин лег на постель и подтащил ее к себе. Она подняла голову и, улыбнувшись, спросила:

— А что теперь?

Он усмехнулся:

— Ты будешь лежать со мной и согревать меня, моя сирена.

Эванджелина с сомнением оглядела койку. Остин заполнил ее целиком — его широкие плечи касались стены.

— Но тут места нет.

— Мы его создадим. Ложись.

Эванджелина опустилась на него, и он тут же натянул на нее одеяло. Она была благодарна ему за это, потому что иначе, наверное, сгорела бы от стыда. Но его мускулистая грудь по-прежнему прижималась к ее груди, и это ужасно ее возбуждало. Когда же он обхватил ногами ее ноги, она тихонько застонала и положила голову ему на грудь, так что теперь слышала под ухом уверенное биение его сердца.

— Тепло. Ты такая теплая…

Его губы касались ее волос, а руки, мозолистые и сильные, двигались по ее спине под одеялом.

— Когда я думаю о мужчине и женщине, разделяющих постель, я думаю о тепле. — Остин широко улыбнулся. — О других вещах я тоже думаю, но прежде всего — о тепле и уюте. В настоящем браке это самое главное.

Он просил ее выйти за него замуж. Но она не дала ему ответа. «А было ли ему когда-нибудь тепло и уютно со своей женой?» — гадала Эванджелина.

Его голос перешел в бормотание:

— Увы, я всегда поступал неправильно. Но с тобой я не хочу совершать ошибок. Идеальный брак… Как ты думаешь, такое существует?

Вибрация в его груди убаюкивала ее. Корабль едва покачивался на волнах — шторм стих.

Эванджелина закрыла глаза и тихонько вздохнула.

— Прекрасный дом, славные платья, экипаж к твоим услугам… — шептал Остин, а его руки медленно двигались по ее спине. Эванджелина молчала, и он продолжал: — И еще муж, который возвращается домой каждый вечер ровно в семь часов. Возвращается к своей жене как часы. Тебе понравилось бы это, моя сирена?

— Ммм…

Она слышала его слова, но значение их ускользало, терялось. Однако руки Остина, жесткие от укусов моря, успокаивали ее, прогоняли все страхи и заботы. Его руки защищали ее от всех бед, от всех опасностей — сейчас она поверила в это всем сердцем.

— Эванджелина, Эванджелина… — шептал Остин.

И она, снова вздохнув, погрузилась в сон.

А Остин не спал — смерть все еще витала слитком близко; ее крылья коснулись его. Держа Эванджелину в объятиях, вдыхая ее аромат, он немного успокоился, но ужас перед морскими глубинами по-прежнему преследовал его.

Остин знал, что это чувство оставит его. Он был недалек от смерти много раз, чаще, чем ему хотелось бы, и он прекрасно понимал, что опасность — неизбежная часть жизни на море.

Завтра он порадуется, что еще раз избежал смерти. А сегодня он будет держать в объятиях Эванджелину и наслаждаться ее теплом.

Остин прислушивался к ее глубокому ровному дыханию. Мягкие груди девушки прижимались к его груди, а ее стройные ноги лежали между его ног так, будто были созданы для этого. Когда они поженятся, он каждую ночь будет лежать с ней точно так же. Будет приходить домой, как уже сказал, ровно в семь, а потом будет обнимать ее и впитывать в себя. Радости от этого ему хватит до конца дней.

И больше никаких секретов! Никаких интриг! Он, Остин Блэкуэлл, передаст все это тому человеку, которого его наставник выберет вместо него. А сам он будет сидеть за письменным столом, отдавать приказания, вести записи в гроссбухе и возвращаться домой вечером, чтобы посидеть у камина со своей женой и поговорить о земных и простых вещах.

Но его жена… Возможно, она является английским агентом.

Но даже если так — не следует беспокоиться об этом. Она перестанет быть агентом, когда выйдет замуж. Да-да, именно так и произойдет.

Время шла, а Эванджелина по-прежнему спала. Над головой же слышался топот ног, и каждый час отбивали склянки. Иногда звучал голос мистера Сьюарда, отдававшего приказы. И догорала в фонаре свеча, отбрасывавшая тени на стену каюты.