Когда машина тронулась, парень спросил:

— Вы же знаете про всякое… сверхъестественное, да?

Максим ответил утвердительно, и Ерохин, кажется, чуть успокоился. Во всяком случае перестал терзать перчатки и молча уставился в окно.

В здании спецотдела Ерохина отвели в комнату для переговоров и опросов, которую обычно называли по-простому «допросная».

Сергей плюхнулся на стул, придвинулся вплотную к столу, попросил воды и заявил:

— Вы должны мне помочь!

— Мы постараемся, — кивнул Максим. — Я сейчас принесу воды, а ты пока расскажи моим коллегам, что именно тебя беспокоит.

Парень некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Потом тихо заговорил, опустив глаза и глядя на стол перед собой:

— Я не хочу закончить, как Мотя… не знаю, как она его убедила, но убедила же… и Неназываемый, он существует! Он…

— Так, — перебил Егор, — давай по порядку. «Она» — это твоя одногруппница, Алина Серебрякова?

— Да, это Алинка. Она жрица Неназываемого. Они убили Мотю… Матвея Ванина.

В допросную вернулся Макс с пластиковым стаканом и бутылкой питьевой воды. Поставил принесённое на стол и отошёл к стене.

Егор глянул на Кошкина, потом посмотрел на стажёра и кивнул: мол, давай, берись за дело.

Эду тут же стало жарко и невыносимо неудобно в тесном костюме. С одной стороны, понятно, что если всю работу будет делать Б-четыре, то он так ничему не научится. А с другой стороны, Эд совсем не был уверен, что не завалит дело. Он ведь никогда никого не допрашивал.

Но раз Егор поручил ему это дело, значит, надо начинать.

Эд кашлянул и спросил:

— Как ты узнал про Неназываемого?

— Алина мне его показала. Сначала рассказала, потом показала.

— Когда? — уточнил Эд.

— Осенью, в конце сентября. Она сама ко мне подошла. Сказала, что хочет пообщаться с умным человеком… Я сначала не поверил: ну, на первом-то курсе она на меня внимания не обращала, а умным я и тогда был. Всегда был, — слабо усмехнулся Ерохин, по-прежнему глядя в стол.

Хорошо, что Ерохин и сам жаждет поделиться информацией: только успевай вопросы задавать.

— И тогда же она рассказала тебе про Неназываемого?

— Не сразу. Сначала порасспрашивала про планы на жизнь, про людей, типа, как я к ним отношусь и всё такое… — парень поднял глаза и посмотрел на Эда. — Прям будто мои мысли озвучила. Умная девчонка! Иногда даже жутко становилось, до чего она умная… Потом Алинка намекнула на избранность. Что я… мы — избранные. Что она меня нашла. И мне понравилась эта идея! Да, мне понравилась! Вы, конечно, будете смеяться, но вот так.

Он вскинул голову, готовясь к издёвкам и смешкам.

Эд покачал головой:

— Что тут смешного? Всем хочется чем-то выделиться. Найти своих.

Ерохин закивал:

— Вот-вот! Меня же с детства тыркали за то, что я ни в футбол, ни на рыбалку не хочу, а книжки читаю. А потом за то, что слишком умничаю. А я не умничаю! Я просто умный. Разве я виноват, что они быдло? Просто я другой.

Эд всё пытался понять, кого напоминает ему этот пацан, но так и не смог сконцентрироваться. Надо было крепче и дольше спать. Мысли растекались и путались, в душной допросной было слишком жарко, так что стоило отвлечься от вопросов, потянуло в сон.

Значит, не надо отвлекаться. Эд повёл плечами, пытаясь взбодриться, и спросил:

— Кто ещё был в вашей банде избранных?

— Мы не банда, — нахмурился Ерохин. — Нас всего трое… было… я, Алинка и Мотя. Алинка говорила, что соберёт ещё достойных, но надо осторожнее их искать. Девчонок не брала. Типа, она одна может быть жрицей, а избранные — мужчины. И тех, с кем нельзя встретиться, не брала: ну, из сети.

— Как тебя познакомили с Неназываемым? Кто он? Или что?

— Что! Он что! Он… — Ерохин нервно потёр стол. — Бредово звучит, но он… светильник! Старинная такая, советская лампа. Ночник, точнее.

— На светильнике были какие-то узоры, знаки? — вмешался Егор.

— Да, значки вроде рун. Много-много! Гравировка по металлу и по стеклу. Я сначала подумал, что это как раз узоры, но потом задумался: где СССР и где руны? В сети пошарился: точно не руны. Кстати, вы в курсе, что Блум, исследуя руны, использовал юнгианский подход и трактовал…

— Погоди! Ты сразу понял, что в этом светильнике Неназываемый? — Эд вернул парня к теме разговора.

— Я сначала, конечно, не поверил. Тем более, что его только Алинка и слышала. А так лампа как лампа. Старая только, винтаж. Но… но Неназываемый правда всё видит! Рассказал про мою операцию: я ногу сломал ещё года в четыре, так что Алинка не знала. Про мой бронхит в ремиссии, про воспаление в ухе. Потом велел сдать анализ крови и заранее результаты озвучил. Я прям на следующий день в частную клинику пошёл и сдал. Я так результатов ЕГЭ не ждал, как этого анализа. Всё совпало!

Он прервался, схватил бутылку и стал пить из горла.

Утёр губы и продолжил:

— Потом Мотька сказал, что ему Неназываемый с мамкой помог. Мотька сам-то здоровый, а вот мамка у него с его десятого класса начала покашливать и уставала быстро. Терапевт говорил: типа, она здоровая. Ну, анализы чистые, флюра тоже в норме. А Мотька переживал. Ну вот, Алинка светильник отнесла к Мотьке во двор, показала Неназываемому мамку, и он сказал, что у неё аллергия на плесень. Мотька квартиру на уши поставил: оказалось, правда, плесень завелась за шкафом. Он её вывел. Мать пробы сделала, курс антигистаминных пропила — и пришла в норму.

— А что потом случилось с Матвеем? Почему он погиб?

— Он затупил, — Ерохин раздражённо хлопнул рукой по столу. — Влюбился в Алинку. Ну, типа избранность — это круто, но давай будем просто встречаться, как обычные люди. Представляю, как Алинка взбесилась! Я при его признании не присутствовал: мне Мотька писал про свою любовь. А потом он убился. Алинка такая злая была, что я на всякий случай ничего не спрашивал. Она вообще та ещё актриса по жизни, но в тот раз реально злая была.

Парень поёжился, отпил ещё воды и замолчал.

— Что ещё про Неназываемого ты знаешь? — спросил Эд. — Он только говорил с вами через Алину