и мы с Санчесом поимеем тебя тут. Это будет очень приятно — поиметь жену инженера прямо на его супружеском ложе…

Оба мужчины засмеялись и стали расстегивать штаны. У них не было никаких сомнений во мне, в моем согласии. Я их не виню, как же иначе они могли ко мне относиться после всего того, что я сделала, после всех моих мучительных оргазмов под ними?

— Я не могу, — прошептала я. — Хотя бы в другой комнате, в другом месте, — голос мой дрожал, а глаза расширились и в них появились слезы. — Пусть все, что вам угодно, но в другом месте, — бормотала я, но уже понимала, что это их центральная идея…

— Ложись быстро, — прикрикнул на меня Мигель, а Санчес добавил:

— Только не ложись, конечно, а становись на четвереньки.

— Да-да, — подхватил Мигель. — Лежать ты будешь под мужем, а с нами только так…

Я подняла платье и встала на четвереньки на собственной супружеской кровати. Вокруг меня были привычные вещи, дорогие моему сердцу. На тумбочке стояли наши с Симоном свадебные фотографии… Все, что было мне дорого, близко и мило теперь было опошлено все тут происходящим.

У окна на пуфике стоял большой плюшевый медведь. Он был белого цвета, и я в детстве всегда играла с ним. Он хорошо сохранился. Это была всегда моя любимая игрушка. Другие девочки играют в куклы, а я — со своим белым медведем. Мне подарил его мой папа. Когда я была еще совсем маленькая, он был помощником капитана на корабле, исследовавшем Арктику… Или Антарктиду, я сейчас уже не помню. И он подарил мне этого медведя.

С тех пор медведь всегда со мной, я привезла его и в Барселону, когда мы переезжали. Он как бы напоминает мне о детстве, о папе с мамой, о стабильности и тишине счастливой жизни…

Я вспомнила об этом потому что тогда, когда стояла на кровати, задрав платье, и слышала сзади себя оскорбительный смех мужчин, то больше всего была уязвлена тем, что это происходит в присутствии этого медведя. Что он — свидетель моих детских игр, стал теперь свидетелем этих игр…

— Не смотри, — мысленно просила я его. — Это — не я… Это — часть меня. Я — не такая. Наверное, было что-то в этих заклинаниях истинного…

А когда мужчины успокоились, они ушли, бросив меня растерзанную на растерзанной кровати.

На следующий день я проснулась поздно. Вспомнила сразу все происшедшее и ужаснулась. Для начала я накричала на Алисию из-за какого-то пустяка. Потом плакала, закрывшись в своей оскверненной спальне. Целый день я не выходила из дома. Под вечер мне позвонил Мигель и сказал, чтобы я приехала к нему за папкой. Я приехала, и он сказал мне, что это совсем не то, что они хотели.

— Там всякие пустяковые бумаги, — сказал он раздраженно, как будто это я была виновата в этом. — Они нам совсем не пригодятся. Раньше твой муж возил со службы важные документы, мы точно это знаем. А теперь что-то не так…

Я все прекрасно понимала. После того, как они напугали Симона на шоссе, он перестал брать домой важные документы. Не говоря уж о чертежах линкора…

— Кто же вы все-таки? — спросила я опять. Мне очень хотелось выяснить, в чьи руки я попала. А вместе со мной и мой бедный муж.

— Мы боремся за независимость, — важно ответил Мигель, развалясь в кресле и пыхтя черной сигарой.

— За чью независимость? — не сразу поняла его я.

— За независимость Каталонии, — ответил он. — Каталония должна быть свободной.

— От кого? — все еще не понимала я. — Ведь Каталония и так свободна…

— Ты недавно приехала сюда, Эстелла, — сказала Мигель. — И много не знаешь. А газеты ты скорее всего, вовсе не читаешь, правда?

— Правда, — кивнула я.

— Ну так вот, ты можешь сесть, и я расскажу тебе об идеалах нашей борьбы.

Я села на диван. Мне было дико слушать все эти слова после всего того, что произошло. Этот человек еще что-то рассуждал о борьбе, о независимости…

Когда он рассказывал, я смутно припоминала, что действительно слышала все эти разговоры. Просто я никогда не вникала и не придавала этим разговорам никакого значения. Так всегда бывает, пока что-то тебя не коснется непосредственно.

Дело в том, что существуют силы, я имею в виду финансовые и промышленные, прежде всего, которые имеют интересы в том, чтобы провинция Каталония вместе с Барселоной была отторгнута от Испании и стала бы суверенной страной. В этом есть какой-то финансовый смысл для некоторых групп людей.

И вот эти группы больших и бессовестных людей устраивают политическое движение, борющееся за свободу и независимость провинции Каталония. Под это дело подводится идеологическая база и так далее. А кроме того, у них есть группы боевиков. Ты видел на улицах плакаты с фотографиями террористов? Вот это и есть те самые боевики. Ты меня понимаешь?

Эстелла посмотрела на меня, чтобы удостовериться в том, что я понял то, что она хотела сказать.

Уж не знаю, может быть какой-нибудь американец и не понял бы. И француз, может быть — тоже. Но только не я. Мне слишком хорошо известны все эти сценарии.

В большой и сильной стране опасно быть мафиози и заниматься грязным бизнесом. Потому что большая и сильная страна имеет более или менее сильное государство. И карательные органы, разумеется. И прессу. И так далее.

Поэтому в большой стране, в России, например, грабить народ можно, но иногда бывает опасно. И трудно пробиться к власти. Потому что удобнее всего грабить бедных, издеваться над вдовами и сиротами, расхищать национальное достояние будучи облеченным государственной властью… Это каждому известно, начиная от коммунистов, и кончая демократами.

А как заурядному бандиту и убийце пробиться к государственной власти? Это трудно, хотя последние события в России показывают, что вполне возможно… Но трудно, и все же не каждому убийце и насильнику доступно. Поэтому существует хороший способ. Мафия берет какую-нибудь невинную территорию страны и объявляет ее независимым государством. Чтобы получить там государственную власть и дальше уже творить свои дела совершенно безнаказанно. Как раньше говорили:

— Что мне милиция? Я сам — милиция…

Помним же мы, как все восхищались — парад суверенитетов. Каждая «банановая» республика, где люди еще не понимают, зачем мыть руки и еще не научились правильно штаны застегивать, объявила себя независимой и совершенно суверенной… Повесили флаги и нарисовали гербы…

Но все было продумано! Народ в этих жалких бантустанах мрет с голодухи, хуже чем при коммунистах, а прорвавшаяся таким образом