Другими подарками Кабачка оказались небольшая шкатулка с серебряными украшениями для торговли и еще меньшая шкатулка с серебряными слитками. Эти последние я очень тщательно спрятал, пообещав себе, что не стану торговать ими, если меня не вынудят. Тогда я считал, что смогу найти в Паджароку того, кто присмотрит за моим баркасом, пока я летаю за Шелком. Когда посадочный аппарат вернется, мы с Шелком сможем отплыть на баркасе обратно в Новый Вайрон, я получу серебряные слитки за свои труды и помогу ему ими, если потребуется помощь.

Вайзер предупреждал меня не останавливаться в каждом порту, куда бы я ни пришел, но его совет был излишним. Я остро сознавал, что остановка в любом месте обойдется мне по меньшей мере в день, а вполне может обойтись и в два-три, и решил плыть на север, пока не понадобится пополнить запасы; тогда я высажусь в ближайшем городе и затем поверну на запад. Этот план действовал только до тех пор, пока я не проплыл мимо первого. После этого всегда оказывалось, что мне что-то нужно (особенно вода) или желательно, и мы останавливались почти в каждом городе по пути. Когда Бэбби начал доверять мне, ночная природа хуза проявила себя, так что он дремал днем, но просыпался при тенеспуске — самый полезный распорядок, даже когда мы не были в порту. Ветер дул так ровно и надежно с запада или юго-запада, что я обычно привязывал румпель и позволял баркасу плыть самому под кливером и зарифленным гротом. Каждый вечер перед тем, как лечь, я велел Бэбби будить меня, если случится что-нибудь необычное; как и Кабачок, он буркал что-то в знак согласия, но ни разу не разбудил меня, насколько я помню. Я уже и забыл, сколько всего городов мы посетили. Где-то пять или шесть за шесть недель плавания, примерно так.



 

Посетитель подарил мне большую редкость, маленькую книгу под названием «Целебные грядки», напечатанную более ста лет назад в Витке. Это написанный врачом трактат о садоводстве, с особым упором на травах; но, хотя приятно листать его, изучая причудливые, раскрашенные вручную иллюстрации и читая отрывки текста, сегодня я собираюсь написать не о самом трактате, а об его влиянии на мою книгу.

Он заставил меня остро осознать, что мою книгу, предназначенную для жены и сыновей, вполне могут читать еще долго после того, как они — и я — уйдем. Даже Копыто и Рог [так!], которые сейчас, должно быть, только вступают в юношескую зрелость, когда-нибудь будут такими же старыми, как Кабачок и патера Прилипала. Существует спор о продолжительности здешнего года и насколько хорошо он согласуется с годом, который мы знали в Витке длинного солнца, но разница должна быть незначительной, если она вообще есть; через пятьдесят лет Рог и Шкура [так!] вполне могут быть мертвы. Через сто лет их сыновей и дочерей тоже не станет. Эти слова, которые я пишу, почти не думая — ни на что не надеясь и ничего не ожидая, — возможно, сохранятся еще долго, века два или даже три, будут цениться все больше и поэтому будут храниться с большей тщательностью по мере того, как описываемый ими виток исчезает в истории.

Отрезвляющие мысли.

[Нет нужды говорить, что мы прилагаем все усилия для сохранения этого отчета, как путем тщательной печати и сохранения отдельных экземпляров, так и путем его распространения. — Копыто и Шкура, Маргаритка и Вадсиг.]

Я бы хотел, чтобы один из первых людей, заселивших Виток длинного солнца, оставил нам отчет об этом. Возможно, так оно и есть, и отчет хранится сейчас в каком-нибудь небесном городе далеко от Вайрона. Эту книгу или ее копию, возможно, уже принесли сюда, если она существует, на что я искренне надеюсь.

Многие в нашем городе и вокруг него были очень рады получить краткий отчет Ложнодождевик о нашем отъезде и очень обрадовались тому, что написали мы с Крапивой. Это звучит хвастливо, я знаю, но это правда. Они давали нам карты и даже обменивали вещи, которые сами сделали или вырастили — вещи, которые стоили им многих дней тяжелой работы — на один экземпляр. И все же, насколько мне известно (а я уверен, что слышал бы), ни один из них не начал писать отчет об основании Нового Вайрона, о земельной лотерее и обо всем остальном. Поразмыслив немного, я решил подкрепить свой отчет фактами, которые Крапива и мои сыновья уже знают, но которые могут представлять интерес или ценность для будущих поколений. Даже сегодня, кто здесь в Гаоне знал бы, например, о высокой стене, которая окружает мантейон и дом патеры Прилипала, если бы я не упомянул об этом?

Когда я вспоминаю наше плавание вдоль побережья, которое, насколько я успел его описать, казалось таким идиллическим, меня поражает скорость, с которой здесь, на Синей, возникло столько новых городов. Люди с каждого посадочного аппарата обычно селились рядом с местом приземления, так как их посадочный аппарат не мог быть перемещен снова, после того как они разграбляли его, и он все еще оставался существенным источником ресурсов. Кроме того, у них не было ни лошадей, ни лодок, и им пришлось бы идти пешком к своему новому месту назначения. Так что мы тоже построили Новый Вайрон в часе ходьбы от посадочного аппарата, на котором прибыли, и я уверен, что люди с других посадочных аппаратов действовали почти так же, как и мы, за исключением тех, кто приземлился слишком близко от нас и был обращен в рабство своими захватчиками; как и у нас, у них не было бы выбора.

Возможно, нам повезло. В том месте, где мы поселились, не было ни озера, ни реки, которые снабдили бы нас пресной водой, но среди нас было несколько землекопов, и десятикубитовый колодец дал нам в изобилии замечательную чистую воду. На западе у нас прекрасная гавань и море, полное рыбы, а на нижних склонах восточных гор больше леса, чем может понадобиться сотне городов размером с Вайрон. Сами горы уже снабжают нас железом, серебром и свинцом, о чем я, кажется, уже упоминал.

Большинству из остальных так не повезло. У Гаона практически нет доступа к морю; в десяти лигах от того места, где я сижу, протекает река Нади, падая с высокогорья Хан через пороги и водопады, которые мы называем Катарактами. Ниже по течению находятся Малые Катаракты, затем тропические леса и болота, а также кажущаяся бесконечной вереница чужих городов, многие из которых враждебны нам, а некоторые враждебны всем. Теоретически отсюда можно было бы доплыть до моря, но никто никогда этого не делал и, похоже, никогда не сделает.

Тем не менее, у нас есть пресная вода и рыба из нашей реки, древесина, три вида полезного сахарного тростника, камыш для циновок и все такое, а также плодородная, черная, аллювиальная почва, которая обеспечивает два щедрых урожая в год. Джунгли рядом с городом кишат дичью, в них растут дикие фрукты. Когда я приехал, это место показалось мне бедным, но здесь никому не нужны теплые и прочные дома с большими каменными каминами. Металлы импортируются и стоят дорого, что в конечном счете может оказаться благословением богов.

Боги (я должен сказать) — естественно те же, которых мы знали в Витке. Ехидна получает больше жертв, чем все остальные вместе взятые, но обычно изображается как любящая мать, держащая слепого Тартара на коленях, в то время как другие ее дети роятся вокруг, борясь за ее внимание. Одна или две змеи выглядывают из ее волос, и змея обвивается вокруг каждой лодыжки ее статуи в храме. (Наш народ ни в малейшей степени не боится змей, как мне следовало бы объяснить. Они считают их почти сверхъестественными существами, если не младшими богами, и ставят для них чаши с молоком, сдобренным пальмовым вином. Даже богиня-мать с бродячей коллекцией домашних змей кажется совершенно нормальной. За все время моего пребывания здесь мне не сообщили ни об одном случае укуса змеи.)