Нет, они не тряслись и не плакали, даже дети вели себя внешне спокойно.

Тихий страх собравшихся был фатален, словно предопределен свыше, и, казалось, абсолютно неизбавим. Люди сидели по всем углам, впав в оцепенение от ненужной высокой технологичности, избыточной сложности такого простого процесса убийства. В глазах – тьма, пропасть, бездна.

Сколько они всего передумали про страшное оружие с небес, сколько уже пережили, насмотрелись и перемолотили в душе разного страшного. И вот – нате вам, добавочка! Еще раз, еще одно испытание.

Что вы хотите от нас, сволочи? Что вам нужно от женщин и детей?!

Какой. Идиот. Отменил. Ядерное. Оружие!

– Сдвигаем столы, ребята… Парни, сюда с дивана.

И мы сели кругом, все сразу – за сдвинутыми вместе четырьмя большими столами. Асмик, жена Гарника, работавшая фельдшером, поставила рядом большую аптечку. Ноя не было, он с сыновьями остался в «Парусе» поддерживать стариков. А внуки тут. Все сели вперемешку – русские и армяне, глядя друг на друга, крепко взялись за руки. Какая-то энергия в звенящей тишине побежала по кругу, руки начали теплеть.

Я совершенно по-дилетантски представил себе все то, наиболее продвинутое, до чего могли додуматься развитые научно человеческие уроды: микроботов, этаких лупоглазых электронных существ словно из мультфильма «Девятый» – нанокрошечные гады, эйнштейно-умненькие убийцы. Вот они подлетают этаким облачком, камеры мгновенно сканируют морду лица, справляются в облаке с базой этнотипов, и мгновенно принимается боевое решение: «Этот годен, подходит под задачу атаки!» Фас! Вот и весь «генетический отбор». Существа по команде лезут в органон, где калеными жвалами быстро перерезают какой-нибудь сердечный или дыхательный нерв.

Так ведь можно и коктейли устраивать, смешанные задачи назначать. Сейчас-то что предпринимается? Против кого воюем, кому на сей раз мстим: белым, черным, коричневым или голубым, кого вышибает очередная суверенная генка сегодня – остается только гадать. Может, славян решили подчистить дополнительно, может, про тюркитов вспомнили.

Это и есть итог человеческого развития, технологический финиш планеты Земля. Этого мы хотели, читая в киндерах Ефремова и Стругацких?

Все сидели, молчали и вместе же ждали неизбежного.

Дети так напугались, что боялись пошевелиться, не понимая, почему застыли взрослые – их защитники по жизни. Все смотрели в глаза соседа с чудовищным ожиданием: кто первый?

И все равно, когда за руки – легче. Даже уходить будет легче.

Запах становился все сильнее, по залу ресторана прошла нормальная паническая атака, глаза заблестели в ожидании агонии. Говорить никто из сидящих уже не мог, лишь я иногда пытался что-то вставить, хоть как-то ободрить общину. Многие задыхались, психосоматика отрабатывала угрозу.

Где-то на улице раздался очередной хлопок – ракета стартует или… падение сбитого? Кто-то тихо-тихо завыл, по-моему, это наша Вика срывается. Один из столиков чуть задрожал, две армянки начали всхлипывать. Мурманчане сидели, не шелохнувшись, Марик, похоже, про себя читал молитву.

– А ведь Шкипер с Линной завалили этого гада, – уверенно объявил я, хотя не был уверен совершенно. – Петр!

Глава семьи поднял голову.

– Сейчас все закончится, нужно будет оружие и патроны прихватить, и сразу рванем к порту, посмотреть бы надо, – брякнул я первое, что смог придумать, просто для акустики. – Будь готов, скоро поедем.

Он кивнул, сглотнул, притянул к себе дочку, поцеловал в голову.

– Сделаем, Гарик.

– Может, пилота найдем. Поговорим.

Петя посмотрел мне в лицо, и я увидел, как он готов поговорить с пилотом тарелки.

Однако само слово «поговорим» оказалось тем самым каталитическим разрушителем мертвенной тишины, что так требовался нам именно сейчас, в этот тяжелый момент. Люди ожили, начали негромко задавать друг другу вопросы, так же тихо на них отвечать. Левой рукой я осторожно держал ладошку армянской девочки лет десяти, а правой – Марию Степановну, оказывается, она и ночами на кухне, судя по фартуку на груди. А фартук-то накрахмаленный, молодец, не раскисает окончательно. Только вот я ничего про женщину не знаю. Не успеваю пообщаться, нужно завтра же забивать на все и начинать беседовать с людьми. Со своими людьми.

– Игорь Викторович, – прошептала она, словно прочитав мои мысли.

– Слушаю, Мария… Не бойся, давай, скоро уже закончится, ветерок поднялся. – Я чуть посильней сжал ее руку.

Может, мне и показалось, но горелый аромат этого газообразного «носителя с запахом», в котором пряталась генка, слабел. Отчего-то заболело левое плечо, некогда пробитое недружественной бандитской пулей.

– Нет, нет, я не боюсь! – торопливо сказала она. – Я не за себя! Просто…

Я терпеливо ждал, глядя в бесконечно усталые глаза пожилой женщины.

– У меня внуки, наверное, пропали.

Не понял. Как так пропали? И что значит «наверное»? Они что, в Адлере остались? По мосту она бежала одна, сам видел, потом к нам пришла. Чего молчала?!

– Где они, тут?

– Нет, нет, не здесь, – тяжело, с хрипотцой вздохнула она, – в центральном Сочи… Вы знаете, Игорь, где находится санаторий «Заполярье»?

– Слышал, но сам не был.

– Вот. На улице Пирогова. Я сегодня должна была их забрать и привезти в Адлер. Мне ведь бесплатную путевку дали в «Южное Взморье», а я оттуда сбежала, когда началось. Такая драка…

Я опять не понял.

– А как они там вообще оказались? С родителями, что ли?

– Нет, они с другой бабушкой, она в небольшой частной гостинице работает, в столовой, там рядом. «Южная Бавария» называется.

– И что?

– По договоренности, я забираю сюда внуков, уже и со школами договорились, а она уезжает к сестре в Гагры, до начала сезона. А родители должны были в мае приехать, из Ульяновска.

Я не очень тихо выругался, никто, правда, внимания на это не обратил. Гадский промысел, вторая бабка – абхазка! Могло зацепить. И тогда дети остались одни – в пустой гостинице посреди обезображенного города.

– Сколько внуков?

– Дашенька, она уже в третьем классе учится, и Глебушка, он только осенью должен был в школу пойти, в первый класс.

Ни хрена не легче, совсем карапеты!

Центр Сочи, сплошная застройка, сейчас – самая задница, страшно представить, что там может твориться, и сколько там борзоты повылезло из нор.

– Что молчала-то, Мария?

– Так вы всегда заняты, я же вижу… Своих забот хватает.

Забот… Занят, елки! А про людей своих забыл.

– Мария Степановна… – начал я. – Давай так, ты щас шибко не убивайся. На днях в центр собираюсь, хочу сам посмотреть, что там происходит, обстановку разведать. Доберусь до этой, как ее, Пирогова, и заберу твоих.