– Такие и в прежние времена особой разговорчивостью не отличались. Так что демократия здесь ни при чем. – Может, закрыть его на пару дней в СИЗО? Гляди, размякнет…

– Закрой… – Я скептически ухмыльнулся. – И будешь потом объясняться во всех инстанциях, что ошибка вышла. У него адвокатов больше, чем сотрудников в УБОП.

– Считай, что по поводу СИЗО я пошутил, – мрачно сказал коллега и закурил, играя желваками. – Я так и подумал.

– Но мне кажется, он здорово напуган. Ты, кстати, не видел, в каком состоянии железная дверь, что ведет в его кабинет?

– Еще туда не дошел.

– Поинтересуйся. Такое впечатление, что по ней заехали болванкой, которой крушат стены старых домов, предназначенных под снос. Замок – вдрабадан, засов согнут в три погибели, проушины оторваны… И между прочим, ключик-то торчал изнутри. Ему, правда, потом кто-то голову оторвал, но сами бородки достать не смог, а может, и не успел – корпус замка был смят и заклинил ключ. Вот теперь и кумекай, кто там находился внутри и куда он потом девался.

– Груздь?..

– А кто же еще. Но кого он так боится? И что случилось здесь на самом деле?

– Нужно самым тщательным образом обыскать кабинет Груздя на предмет потайной двери.

– Уже ребята занимаются. И если найдут…

– Вот тогда "качайте" Груздя до посинения. Пусть нам туфту не гонит. Уверен, он знает, кто рвался к нему в кабинет.

– Несомненно. Если он здесь не расколется, вот тогда мы точно заберем его в СИЗО. Пусть повспоминает молодые годы, а то, гад, разожрался на ресторанных харчах, словно боров…

Распрощавшись с Иваном Савельевичем, я направил свои стопы домой.

Пока мы возились в кафе, наступил вечер, и я решил в управление не возвращаться, хотя работы, как всегда, было невпроворот.

Я шел и вспоминал – Тина Павловна, Тина… а ведь могла быть мне и Тиночкой.

Кто знает, кто знает…

Груздь исчез. Кафе "Красная горка", судя по объявлению, закрылось на капитальный ремонт. Но я что-то не замечал обычной строительной суеты ни внутри, ни снаружи.

Здание кафе как-то сразу постарело, посерело, будто присыпанное дорожной пылью. А широкие сводчатые окна казались бельмами угрюмого попрошайки, особенно в предвечерье, когда на город опускались светлые сумерки и в домах начинали загораться люстры, а на улицах фонари.

Сидор пребывал в блаженном настроении.

Я уже устал выслушивать его бесконечный треп о наших недавних "подвигах", как он, нимало не смущаясь, охарактеризовал эту случайную и вовсе не желанную бойню в "Красной горке".

Чтобы избавиться хоть на некоторое время от своего неуемного в болтовне друга, я, не без некоторой тревоги и опаски, предложил ему съездить к моей семье, чтобы передать Ольгушке письмо, больше напоминающее по толщине студенческий конспект, и деньги.

Я уже знал, что она выписалась из больницы, но пока ходила с трудом, опираясь на костыли. Андрейка и Евдокия Ивановна тоже были в полном здравии, однако теперь старушка боялась даже во дворе появляться и держала жену и сына едва не взаперти.

В магазин за продуктами ходили сердобольные соседи.

Все эти сведения мне сообщила двоюродная сестра Ольгушки, которой я, по конспиративным соображениям, обычно звонил из другого города, находящегося в трех часах езды от областного центра.

Ничего не поделаешь, я не мог даже сказать жене, где нахожусь и что со мной. Я был уверен: меня там ждут и мафиози, и милиция.

Не имел я возможности и забрать семью, так как понимал, что на меня открыта настоящая облавная охота, жестокая и кровавая. И на финишной прямой я должен быть один, чтобы, случись безвыходное положение, своей жизнью оплатить две другие, жены и сына.

Единственное, что мне оставалось в такой ситуации, – это уповать на свою звезду.

– Я тебя прошу – поосторожней. Не наследи.

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Сидор, надевая на голое тело сшитый мною пояс с деньгами. – Я буду аки тать ночной.

– Письмо после прочтения пусть сожжет. Удостоверься лично.

– Бу сделано.

– Возьми у Чижа на всякий пожарный случай запасные номера и новый техпаспорт. Спрячь в тайник.

– Кончай волну гнать! Долдонишь, как старая бабка. Можно подумать, я только что из пеленок вылез.

– Извини… волнуюсь…

– Все будет в ажуре. Ты не возражаешь, если я возьму "магнум"?

– Бери…

Сидор уехал на ночь глядя: путь был неблизкий, и он намеревался ехать по опустевшему до утра шоссе на хорошей скорости, чтобы к обеду следующего дня быть на месте.

С его отъездом в моей душе поселилась тревога, постепенно перерастающая в страх, который так редко посещал меня, что казался неизвестной болезнью, за сутки превратившей уравновешенного молодого мужчину в неврастеника с шизоидным уклоном.

Я практически не спал, слоняясь по квартире, как привидение, – почти не зажигая свет по вечерам и в чем мать родила.

О еде я вспоминал только тогда, когда забредал на кухню, что случалось редко, обычно ограничивался чаем и сухариками.

Иногда меня мучили кошмарные видения наяву, особенно когда время переваливало за полночь и стихал уличный шум.

Был самый пик полнолуния, и мне чудилось, что вместе с бледным призрачным светом в ком-нату через распахнутое окно бесшумно влетало НЕЧТО, постоянно меняющее форму и размеры, неосязаемое, с виду бесплотное, но на самом деле хитрое, коварное и кровожадное, готовое, едва я закрывал глаза, присосаться ко мне, как упырь.

Я вскакивал, таращил ошалевшие зенки, ругался, прогоняя вызывающее страх наваждение, бывало что и швырял в его сторону всем, что под руку подвернется.

Но это не помогало, и тогда я закрывал все окна и двери, чтобы НЕЧТО не могло проникнуть в мою спальню, и зажигал крохотный ночник.

Так я просиживал до самого рассвета, тупо рассматривая раскаленную нить маломощной лампочки, казавшуюся средоточием светлых добрых сил, моего последнего оплота перед мраком безумия, готового змеей заползти мне внутрь и поразить своим смертельным ядом воспаленный мозг.

Дни тоже были продолжением ночной маеты.

Я плюнул на слежку за Сашей Грузином и просто катался по городу, наматывая на спидометр десятки километров на взятом напрокат у Чижа "Москвиче", в котором он обычно возил инструменты и запчасти, когда ездил по вызовам на дом.

Я глядел на людей, идущих по тротуарам, и пытался понять, что им нужно в этой жизни?

Что их держит на земле?

Куда и зачем они спешат?

Что думают и на что надеются?

Когда я смотрел на них через линзу оптического прицела, они казались мне просто набившими оскомину мишенями с непредсказуемым поведением в самый неподходящий момент – когда перекрестье поймало нужную точку и скоба спускового крючка уже плавно пошла назад.