— Слышал про пароход. Его хозяина ограбили. Ты об этом? Если так, то это серьезное преступление, — император чуть охладил свой тон.

— Нет. Владелец судна был тем еще мошенником и сам подстроил собственное ограбление. А человек, который мог бы это доказать, как я понимаю, сидит в тюрьме. И мне его надо вытащить. Как можно скорее.

— Частный сыщик?

— Он самый.

— Эх, не люблю я их, — император присел на кровать к дочери и впился пальцами в колени. — Да и ты мне рассказал достаточно... Боже, надеюсь, что это все?

— Я временно замещаю, — я вытащил паспорт из кармана брюк, — одного местного барона.

— Да вы же одно лицо! — ахнул император.

— Поэтому и замещаю, — я забрал документ обратно. — И это все мои провинности в вашей Империи. И все ради нее, — я указал на Аню.

— Об этом позже. Ваше поведение, молодой человек, действительно нельзя назвать благопристойным, но я готов все простить в том случае, если ситуация с Аней разрешится наилучшим образом.

Я выдохнул. Признаваться в преступлениях оптом — это нечто. А признаваться, зная, что тебе за это еще ничего и не будет — вообще бесценно.

— Идемте вниз. Я запру дверь и приставлю человека, который сообщит нам, когда моя дочь проснется. Никто не зайдет внутрь, можете быть спокойны, Максим. Это ведь ваше настоящее имя?

— Настоящее, — кивнул я и проследил за тем, как император запер замок на три оборота и спрятал ключ в кармане брюк.

— Хорошо. Ей тогда принесут чашку кофе, чтобы она взбодрилась.

— Кофе? — удивился я. — Она же пьет только чай!

— Нет-нет, она пьет кофе, сам видел!

— Тогда быстрее в обеденную!

Глава 27. Следственные действия

Еще одно странно несовпадение. С учетом того, что Аня вряд ли мне врала, это все больше начинало походить на какое-то помешательство. И явно требовались новые данные.

— Ваше величество, — мы все-таки вышли из комнаты, и наверняка снова требовалось соблюдать приличия, — как давно она сменила вкусы? Ведь не месяц назад?

— Сменила? Да, пожалуй что так, — не замедляя хода, император задумчиво обернулся на меня: — Это случилось приблизительно в начале лета или даже в мае. Не так давно.

— Этому должно быть какое-то объяснение, — я только развел руками, потому что надеялся услышать что-то вразумительное от других людей. — Ничего не меняется так резко. Должны быть другие изменения.

— Сам бы хотел знать, — с нотками грусти в голосе заметил Алексей Николаевич и вошел в обеденную впереди меня.

Просторный зал явно был рассчитан человек на пятьдесят, но поскольку больших комнат я видел очень много, их габариты смешались у меня в голове, и я мог ошибаться. Да и не в размерах было дело.

Павел усадил всех за стол. Прислуга разместилась на дальнем конце, что-то недовольно обсуждая между собой. Семья императора, включая няню его младшего сына, сидела поближе, где стол еще был заставлен тарелками. В воздухе витал запах свежей выпечки и кофе.

— Папа! — требовательно заявил младший. — Что такое?

— Я думаю, Бориса и его няню можно отпустить, — произнес Павел. — Им здесь точно делать нечего, — он заметил, как прислуга тоже зашевелилась: — а вас я не отпускал!

Он сел во главе стола с позволения императора. Тот опустился на стул рядом с супругой, я остался стоять рядом со шпионом. И он начал говорить.

— То, что вы видели сегодня, не должно выйти за пределы обеденной, — негромко начал он. — Полагаю, что с прислугой лучше переговорить кому-либо из нас.

— Но что с нашей дочерью? — взволнованно спросила Софья Андреевна, кивнул в знак согласия со словами Павла. — Мы не понимаем, что с ней происходит.

— Они думают, что есть какой-то заговор, моя дорогая, — в тон супруге произнес император. — Но какой-то очень хитрый и многослойный, настолько запутанный, что пока что ничего нельзя доказать.

— Вы правы, ваше величество, — подтвердил его слова Трубецкой. — Сложностей много. Я бы даже сказал — предостаточно. Все дело в том, что здесь замешано очень много людей. Например, те, кто выносил сегодня вашу дочь из обеденной, — он указал в угол, где я заметил надежно связанного мужичка с широкой челюстью и окровавленным лицом. — Кто эти люди?

— Я не их не знаю, — покачал головой император и посмотрел на свою жену. Она тоже не смогла ничего сказать.

— Но их пропустила охрана, — принялся рассуждать шпион. — Или же они иным образом проникли сюда. Важно другое. Двое незнакомых вам людей оказались во дворце как раз в тот момент, когда Аня повела себя... не как обычно.

— Вы подбираете такие слова, Павел Романович! — насупилась супруга императора. — Мы понимаем, что о нашей дочери вы стараетесь говорить лучше, чем оно есть на самом деле. И все же ее поведение было отвратительным и безобразным! Эти вспышки ярости возмутительны!

— Что здесь произошло? — шепнул я Трубецкому, наклонившись к уху и попутно осматривая зал: в комнате не было следов какого-то беспорядка, а посуда стояла на столе в полном комплекте.

— Вспышка ярости, — едва слышно ответил мне шпион. — Теперь это называется так. И очень меня беспокоит, — затем произнес уже громче, обращаясь к императорской семье: — Понимаю, Софья Андреевна, что для вас это очень неприятно, но не могли бы вы рассказать до деталей, как все было? А ты немного поможешь, — снова сказал он мне.

— Когда Аня вошла в обеденную, мы сидели на своих местах, — начала женщина. — Где был Боря с няней, вы тоже видели. Она вошла, обняла меня и брата — ничего такого не было. А потом села слева от няни, на противоположной стороне стола. Вон там, — и она указала на третий стул.

— Займи ее место, Максим. Приборы для нее уже стояли? — спросил шпион. — Или принесли после ее появления?

Я сел на удобный стул и рассмотрел посуду перед собой. Остатки хлеба, полупустая чашка. Слабый аромат кофе.

— После. Мы даже успели немного поговорить, — голос Софьи Андреевны задрожал, — но она не сказала ничего важного,