– Не болезнь, не волнуйтесь. Или уж если болезнь, то высокая. Но если хотите от меня помощи, то скажите, что же навело вас на решение говорить мне все? До конца – так до конца, правда?

Девушка опустила голову.

– Хорошо, я скажу, но вы только не ругайтесь и не обижайтесь. С вами я становлюсь совсем другая, не я. То есть не прежняя я. И мне как-то все ясно. А когда вас нет, все спутывается. Вы как проявитель. И вы мне очень нужны.

Но Данила, слушая это своеобразное признание в любви, мало думал о чувствах: из всей этой бессвязной речи он выхватил только выражение «прежняя я». Значит, что-то произошло, разделившее ее жизнь на прежнюю и нынешнюю, что-то очень глубокое, внутреннее. Неужели та летняя ночь на Елагином и заведомо неудачный прыжок в воду?

– А почему вы остриглись? – почти механически спросил он, думая о своем.

Апа вздрогнула, но ничего не ответила. Они снова медленно двинулись в сторону мелькавшего фонарями и фарами Измайловского. И уже у самого перекрестка девушка как-то обреченно махнула рукой.

– Все равно. И все равно я решила говорить все. Давайте хоть кофе где-нибудь выпьем.

Когда-то Данила заходил в это кафе, бывшее тогда просто «Мороженым», выпить с Лизой шампанского, потом с приятелями ударить по коньячку, потом выкурить косячок, потом с удивлением прочитал о нем в бессмертном романе о берегах, но не далеких, а зеленых[118]. Или то был роман о трех товарищах?[119]

Словом, теперь он привел туда и Апу, и они сели в самый дальний угол у полуподвального окна. Мраморные столики сменились деревянными, но на них точно так же медленно исчезали следы от мокрой тряпки официантки. Данила принес девушке рюмку водки, а перед собой, вспомнив, что ничего не ел с прошлого вечера, поставил стакан с «Перье».

Она спокойно выпила водку, чуть задохнувшись на последнем глотке, и сцепила перед собой руки с прилипшими ворсинками шерсти. Дах стянул шарф и бросил между собой и ею – слишком захотелось снять эти ворсинки с рук губами.

– Несколько лет назад я случайно попала в одну компанию. Это были люди совсем не мои: из центра, из университетов, очень интересные. И ко мне относились хорошо, с любопытством. Но я всегда понимала, что их любопытство ко мне не как к человеку, а так, как к интересному животному. Я не обижаюсь, они мне многое открыли, давали книги читать. Но, в общем-то, я не об этом. Просто один раз они меня очень обидели… и когда все прошло, я на стене увидела объявление, знаете, теперь много печатают и клеят, про всяких гадалок и прорицательниц. Я честно не знаю, зачем я взяла и пошла туда, прямо так и пошла. Я долго искала, потому что адрес такой путаный был, но нашла. И бабка – я почему-то представляла себе такую деревенскую бабку со всюду развешенными травками или, наоборот, такую офисную даму среди евроремонта – оказалась совсем не бабка, а такая милая интеллигентная женщина, в старинной квартире. Там такие фиалки цвели! – Наконец, ее бесконечные «такие» несколько отрезвили Данилу, и он стал слушать сидящую перед ним девушку уже вполне сосредоточенно. – И, представляете, она меня даже ни о чем особо не расспрашивала, а так, поговорила минут пять, а потом пересадила на диван и тихо так сказала: «Вы, девушка, не своей жизнью живете». Я, конечно, возмутилась, как это, говорю, не своей, я ее ни у кого не украла, и хотела уже уйти, но она мне положила руку на руку: «Вы мне можете не верить, но я говорю вам правду: лучше вам сменить и вашу работу, и мужа, если есть, и, главное – имя». Я даже похолодела. Ну, работу – понятно, все меняют, мужей – тоже ладно, слава богу, мужа у меня нет, но имя! Меня же родители так назвали, в честь бабушки папиной! Как же можно – имя?! И я опять встала и полезла за деньгами, но она второй раз остановила: «Подождите еще немного. Вы можете меня не послушаться, дело ваше, но хотя бы знайте, что муж ваш никогда вам настоящим мужем не будет, стать вы должны актрисой, а имя вам надо взять Аполлинария». И ушла в другую комнату, и денег так и не взяла. Я стояла как оглушенная. Ничего себе! Я даже имени этого никогда не слышала… – Дах сидел с каменным лицом, и она уже совсем тихо продолжила: – Ну а дальше все просто. Я уволилась из салона, пошла на курсы макияжа – тетка денег дала, потому что родители были против, уж тем более, когда услышали про смену имени. Я же понимаю, что в актрисы так не берут, и в театральный мне не поступить. Я долго ходила по всяким коллективам и в августе устроилась гримером в одно место на Каменноостровском. Я за каждым движением следила, все подмечала, и меня хвалили. Поэтому я вам так благодарна… – Данила сделал протестующий жест.

– Но имя?

– С именем было труднее всего. Всякие справки, комиссии, хорошо еще, что согласие родителей не требовалось, поскольку мне двадцать один год, а то бы совсем глухо, в жизни не дали бы.

– Даже паспорт сменили? Однако! И как же вас звали?

– Катя. Екатерина.

– А фамилия? – спросил Данила, ожидая услышать что-нибудь из того же «пивного» ряда, что и Суслова: Хмелева[120], Бочинина, а то и вовсе Кружкина.

– Соловьева.

– Слава богу! Но дальше, дальше.

– Но что же дальше? – растерялась Апа. – Такое громоздкое имя, никто полностью не говорит, стали звать кто Апой, кто Линой. А Полиной, как вы, никто не звал. Только один мальчик, актер из того театра, все чего-то подсмеивался и говорил, что из-за моего имени мне надо сходить в музей Достоевского. Я и пошла. А дальше вы сами все знаете.

– И в музее вы ничего не нашли?

– Нет, конечно, это он пошутил, наверное. Он вообще приколист по жизни. Над всеми прикалывается. А актер ничего, хороший.

Данила поморщился и закурил, не замечая, что дымит прямо в лицо собеседнице. Любопытнейшая историйка. Но он-то каким образом оказался в нее втянут? Тот утренний звонок-розыгрыш? Больше, кажется, нигде и ничего…

– А, может быть, вы знаете что-нибудь насчет Аполлинарии? – вдруг оживилась Апа. – Я ведь поняла, что вы меня как раз из-за этого имени и заметили.

– Да? – притворно удивился Дах и снова замолчал. – Вам показалось, ей-богу.

– У меня такое впечатление, что вы меня… ну, будто разбудили. То есть не меня, а то, другое, во мне, то, что сегодня сказало эту фразу. Мне кажется, это как-то связано друг с другом: имя и эти ощущения… И вы…

«Лучше бы уж она не рассуждала!» – неожиданно разозлился Данила. Решить прямо сейчас, открыть ей карты или лучше, наоборот, еще больше запудрить мозги, он был не в состоянии; в обоих решениях имелась масса как плюсов, так и минусов. И если бы перед ним сидела девушка образованная, девушка не от мира сего, вроде тех, что встречались ему в юности, он, не задумываясь, открылся бы ей… Но, увы, такой девчушке лучше бы и вообще ничего никогда не открывать. Ах, и почему всегда получается так, что судьба одаривает своими мистическими щедротами совсем не тех и не тогда?