Она отбрасывает тот факт, что все произошло по ее вине. Вместо этого говорит себе: это вина Хищника, и только Хищника.

Это равносильно попытке убедить себя в любой ереси: что Солнце вращается вокруг Земли; что люди умеют летать; что в мире нет насилия и жестокости. И все же – допустим, это удается. Отпускаем чувство вины, и что приходит вместо него?

Горе. Невыразимое, сокрушительное горе.

И не только. Что там еще? «Подойди поближе и посмотри», – говорит она себе.

О боже: ярость. Неконтролируемая, взрывная ярость.

Господи.

Она не знает, достаточно ли сильна для этого. Чувство вины и стыд – уже знакомая территория по сравнению с глубиной скорби и широтой гнева. Стыд давно сидит в ее сердце мерзким едким комком. Но горе и ярость, которые придут на смену стыду, могут испепелить ее, как вчерашние молнии, гонявшие по равнине в поисках одиноко стоящей жертвы.

* * *

Похоже, она приближается к цели, потому что вдали виднеются ряды ветряных мельниц, тихо и деловито размахивающих белыми крыльями. Ничего себе, сколько их! Она пытается сосчитать. Восемнадцать, двадцать? Теперь она замечает дорожный знак «ОКРУГ УИТЛЕНД».

Она не знает, удастся ли ей повстречать гуттеритов, если фургон припаркован в самом дальнем уголке их земель. Ее распирает любопытство, хотя и немного боязно. Однако, когда она сворачивает на дорогу, ведущую к колонии, встречают ее вовсе не гуттериты и даже не дедушка Эд. Сегодня это Доун Селеста с бутылкой воды. Ее сарафан – настоящий фейерверк красок.

– Эд будет здесь через пару часов. Он решил заодно и фильтры поменять. Люк дома, ждет тебя, как и обед. Мы уже совершили экскурсию. Я уверена, Люк с удовольствием покажет тебе окрестности. Удивительно, как они тут живут – коммуной, все общее. Но сексистские религиозные штучки… это не по мне, Аннабель. Представь только: всем заправляют мужчины. Женщины покорно плетутся сзади. «Работа друг на друга – высшая заповедь любви». Работа друг на друга или на него, Мистера Бигмена, шагающего впереди? Равенство и уважение – вот высшая заповедь любви. Но места здесь – настоящее произведение искусства.

Доун Селеста права, в чем Аннабель очень скоро убеждается. Теперь, когда она может оглянуться вокруг, когда земля перестает быть лишь пересеченной местностью, у нее захватывает дух от бескрайних полей, простирающихся под огромным небом. Даже богатому воображению вряд ли под силу создать столь живописное полотно. Вдалеке она замечает длинные амбары гуттеритов и ряды построек, с виду напоминающих переносные домики.

– Я немного завелась от всей этой дури, – признается Доун Селеста. – Еще в молодости я была гордой суфражисткой, маршировала за равные права и до сих пор остаюсь такой. Не могу поверить, что сегодня, в нынешнем веке, мы вообще говорим о таких вещах. Но что я вижу? Ты ведь должна быть без сил! А по тебе не скажешь. Выглядишь так, будто пробежалась трусцой по парку.

Аннабель с благодарностью заглатывает воду из бутылки.

– Я в порядке. Сегодня вроде полегче было. Хотя, кажется, у меня случилась протечка. Мой пузырь с водой? В рюкзаке все мокрое, и вода закончилась на полпути.

– Мне ли не знать, – смеется Доун Селеста. – Мой пузырь тоже протекает, особенно когда я начинаю хохотать.

Аннабель тоже смеется.

– Нет проблем. У нас есть клейкая лента, так что все исправим.

Люк лежит пластом на койке с книгой в руке. Он отрывается от чтения.

– Ты меня ухайдокала. Я не могу пошевелиться. Мим приготовила тебе обед. Все в холодильнике.

– Что читаешь?

– «Лидерство во льдах», Альфред Лансинг. Это про Эрнеста Шеклтона, исследователя. Он делает примерно то же, что и ты, но в Антарктике. И вместе с командой спасенных членов экипажа, на собачьих упряжках. Только не спрашивай про ездовых собак. – Он притворно передергивает плечами.

– О нет. Бургеры из собачатины?

– Именно. Я почти закончил. Последние страницы.

– Тогда не буду мешать.

– Эй! Тебе наверняка известно правило номер один. Ты же из тех, кто читает.

– Я думала, правило номер один: «Не рассказывай концовку».

– А вот и нет. Правило номер один: «Не вздумай смотреть киноверсию».

– Наверное, все наши правила под номером один. Мы так закоснеем в своей упертости.

– Всегда суди о человеке по его книжным полкам, загибает или не загибает он страницы.

Она смеется.

– Это точно.

– У меня есть друг, Джейсон, так он всегда говорит: «Кто сейчас читает, чувак?». На что я ему отвечаю: «Мне жаль тебя, старик».

– О, понимаю.

– Слушай, ты должна увидеть это место. Колония Мартинсдейла – это особая вселенная. Я познакомился с Кеном, одним из проповедников. Он сказал, чтобы мы приходили, когда ты будешь готова, и он проведет еще одну экскурсию.

– Здорово.

Он взмахивает книгой.

– Я должен узнать, выживут ли они.

* * *

– Никогда в жизни не видела столько индюшек, – говорит Аннабель.

– Их тут три тысячи. Мы продаем их по всей долине. Рэй – наш птичник, а его сын Чарльз – помощник птичника. Куриное яйцо мы поставляем в три магазина Walmart в Биллингсе и Лореле.

Колонисты говорят друг с другом по-немецки, и у проповедника Кена немецкий акцент, так что «Уолмарт» у него звучит как «Волмарт». Что же до самих индеек, то они звучат как… ну, как три тысячи дедушкиных полосканий горла «листерином». Боже, какие же они уродливые, со своими жирными белыми тушками, красными головами и свисающими под горлом ожерельями, напоминающими воспаленные мошонки, если честно. И не то чтобы она когда-либо видела воспаленную мошонку, но все же.

Проповедник Кен показывает им курятник, сортировку яиц, доильные установки, зернохранилища и общую кухню. По сути, это огромная рабочая ферма. Женщины носят голубые платья свободного кроя и косынки в горошек, закрывающие волосы; мужчины ходят в джинсах, клетчатых рубашках и ковбойских шляпах. Она замечает голубые пятна женских платьев и косынок, мелькающие на овощных грядках огорода, раскинувшегося на одиннадцати акрах[83].

Что больше всего привлекает Аннабель – так это здешний покой и порядок; ощущение, что безумный мир где-то там, но сюда не доберется. Колония спрятана от посторонних глаз. Она далеко.

– Если бы не эти заморочки с «церковной службой каждый день и дважды по воскресеньям…», – говорит Аннабель Люку, когда они бредут по гравийной дороге обратно к кемперу.

– Да, клевое местечко, но жить здесь – с тоски сдохнешь.

– К тому же мужчинам почему-то можно носить обычную одежду, а женщины должны закрывать голову и ходить в этих жутких балахонах.