Я удивился, обычно Медведев в общении со мной такую непочтительность себе никогда не позволял. Что это с ним? Или встал не с той ноги?

— Лаврентий Филиппович, что это с вами сегодня произошло? — полюбопытствовал я. — Не узнаю своего добрейшего надзирателя!

— А! — махнул он рукой. — Это все нервы! Не обращайте внимания! С супругой сегодня с утра повздорили, вот и весь день наперекосяк пошел.

Я и представить себе не мог подобной зависимости от женщины! Подумав об этом, я невольно вообразил себе мою зеленоглазую русалку.

«Mon dieu! — я ужаснулся. — Она же агент мальтийцев и влюблена в Анатоля Елагина, орденского бальи!»

Это был один из тех редких случаев, когда я упомянул имя Господа Бога всуе.

— Так зачем же я вам понадобился? — осведомился Медведев, снова усаживаясь за свой покосившийся письменный стол.

— Мне просто необходимо узнать от вас один адресочек, — ответил я. — Некоего Аристарха Пахомовича, — я его фамилию выведал еще на прокофьевском вечере, все у того же, знакомого мне корнета, проявив изрядную дальновидность. Не понравилось мне упоминание о том, что начальник каких-то военных поселений пытался с собой покончить из-за растраты. Ведь бывает иногда, что самоубийцы и вешаются!

Я сказал надзирателю фамилию, и Лаврентий Филиппович покинул меня, оставив на некоторое время одного в кабинете. У меня же из головы не шла история с Ковчегом, из-за которого и разгорелся этот сыр-бор. Интересно, какого из двух херувимов собирались передать палестинцы в наше орденское владение?! И кого изберут его почетным хранителем?

И снова мне вспомнилась Лидия и ее откровенное послание к Анатолю Елагину, столь опрометчиво ею оставленное без присмотра. Неужели графиня Полянская не догадалась, что оно побывало в моих руках? А если все-таки она догадалась?! При этой мысли мне делалось как-то не по себе, и где-то в заоблачных далях замаячила золотая клетка, предсказанная мне Мирой. И что-то подсказывало мне, что она ожидает меня в имении Анатолия Дмитриевича.

— Сирена! — я усмехнулся, а голос графини и впрямь был зовущим, манящим в райские кущи наслаждения. Прозрачные глаза завораживали.

Я отмахнулся от этих мыслей, словно от наваждения.

В недавнем прошлом мне самому довелось отречься от личного счастья, и я никогда не жалел об этом.

— Лидия, — прошептал я еле слышно, словно пробуя это имя на вкус, и снова усмехнулся. Я вполне допускал, что женщина эта вероломна. Вернее, я почти и не сомневался в ее коварстве. Но что-то заставляло меня уповать на иное.

Механически я коснулся пантакля у себя на груди, и почувствовал, как гулко забилось сердце у меня под рукою.

Вернулся Лаврентий Филиппович.

— Вот, — он протянул мне листок бумаги с адресом господина в пенсне.

— Благодарю покорно, — сказал я Медведеву и распростился с ним на неопределенное время.

Дожидаясь меня, мой кучер слегка задремал на козлах кареты. Я растолкал его и распорядился двигаться в сторону Чернышева переулка.

— Яков Андреевич Кольцов? — удивился Аристарх Пахомович. — Что-то не припомню!

— Мы встречались с вами на рауте у господина Прокофьева, — напомнил я ему.

— Постойте-постойте, — хозяин наморщил лоб, напрягая память. — Лицо-то у вас, конечно, знакомое, — проговорил он, сощурив и без того узкие, дальневосточные глаза. Я понял, что Аристарх Пахомович меня так и не вспомнил. — У вас ко мне какое-то дело? — поинтересовался он.

Я присел на диванчик, положил ногу на ногу и с серьезным видом сказал:

— Дело это довольно деликатное.

Аристарх Пахомович поправил пенсне и глубокомысленно произнес:

— Я вас очень внимательно слушаю.

— Я разыскиваю одного человека, — начал я. — Но мне, к сожалению, до сих пор не известно его имя.

— Я не совсем понимаю…

— Не удивляйтесь, — попросил я хозяина. — Вам знаком этот человек, и вы, как бы это выразиться помягче, — я замолчал, подыскивая подходящее слово. — Не слишком о нем лестного мнения!

— А вам-то откуда это известно? — изумился он. — Мы же с вами практически не знакомы.

— Догадываюсь об этом, — произнес я, нисколько не смутившись. — Вы обронили о нем несколько слов на вечере у Прокофьева.

— Так вы имеете в виду?.. — Аристарх Пахомович залился краской.

— Вот именно, — я кивнул. — Того самого казнокрада, которого вы, с вашей высокой нравственностью, так ненавидите!

— Ну что вы, — растерялся Аристарх Пахомович. — По-моему на рауте я чересчур разошелся.

— Так или иначе, — попытался я его подбодрить, — но дело это прошлое. — Как фамилия этого неудавшегося самоубийцы?

— Но вам-то он зачем?! — возмутился хозяин.

— Я же говорил, что это деликатное дело, — ответил я. — Мне просто необходимо встретиться с этим человеком.

— Ну ладно, — сдался Аристарх Пахомович. Он взмахнул рукой, словно большим крылом, и зашагал по комнате взад-вперед. — Его фамилия — Гушков, — выдавил из себя хозяин. — Но я абсолютно не хочу о нем разговаривать!

— Он вам чем-либо навредил? — поинтересовался я.

— Мне лично — нет! — ответил Аристарх Пахомович. — Если не считать того, что я теперь на глаза к Прокофьеву показаться не смогу. — Впрочем, мне скорее пристало винить свой длинный язык, чем этого вора.

Фамилия показалась мне знакомой, однако я не был ни в чем уверен. В царствование Александра Благословенного стало принято не включать свои имена даже в тайные списки лож. Иногда масоны записывались и под вымышленными именами.

— А как его зовут, вам ваш камер-юнкер не говорил? — осведомился я, выпрямив ноги, которые затекли.

— Скворцов? — переспросил Аристарх Пахомович, то и дело поправляя пенсне, которое съезжало у него с носа. — Он — вовсе не мой камер-юнкер. Просто Скворцов какое-то время ухаживал за моей кузиной. И однажды разговорился, — Аристарх Пахомович пожал плечами. — Да я и сам знаю его имя, он же нередко на раутах у Прокофьева околачивался.

— Ну и как же его зовут? — настаивал я.

— Созоном Сократовичем, — ответил хозяин, скривившись.

— Так, значит, Созоном, — повторил я за ним. — Все сходится!

— Что сходится? — переспросил Аристарх Пахомович.

— Пожалуй, это именно тот человек, которого я ищу, — сказал я в ответ. — А вы, случайно, не знаете, как именно этот Гушков хотел с собой покончить?

— Да слухи ходили, что повеситься пробовал, — ответил хозяин. — Ревизия намечалась правительственная, вот у него нервишки-то и не выдержали. Только вот выкрутился он как-то, покрыл всю свою недостачу!