Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я просто подсказал очевидное,– Андрей пожал плечами.
– Ты подгадил обоим,– сердито сказал Зимородинский.– Нарыв должен созреть. А когда он созревает, знаю только я. Куркин – мой ученик. И должен был еще полгода трудиться пугалом для других моих учеников. Чтобы абсолютно увериться в том, что сила солому ломит. Вот тогда проигрыш обломал бы его по-настоящему. Заставил бы думать. Чтобы он сам нашел. Не умный дядя, а сам. Свое. Но ты разгрыз конфетку и в ротик ему положил. А я эту конфетку приготовил: горькую микстуру закушать.
– Ладно,– проворчал Ласковин.– А чем я Матвееву навредил, по-твоему?
Зимородинский ответил не сразу. Сначала с минуту выжидающе глядел на Андрея: ну, брат, может, сам сообразишь? Ласковин честно постарался сообразить. Слава как всегда за несколько минут превратил крутого парня в прилежного ученика. Мастер, блин! Ни хрена в голову не лезло. Вернее, все мысли уже в дороге. Так и не дождавшись путного ответа, Зимородинский ответил сам:
– Ты навязал ему свою тактику. А он не ты.
– Эффективная техника – всегда эффективная техника,– не очень уверенно возразил Ласковин.– Мы с ним примерно одних габаритов…
Зимородинский хмыкнул.
– Ты какой размер обуви носишь?
– Сорок один-сорок два, по-старому,– сказал Андрей.
– А Матвеев – сорок четыре. И уже сейчас он повыше тебя сантиметров на пять. Через четыре года это будет здоровенный лоб совсем не твоих габаритов. И тактика ему нужна не на сейчас, а на тогда. Вывод?
– Извини.
– Я не о том. Ты хочешь уехать из города. И полагаешь, что в Питере тебя ничего не держит, так?
– Не совсем,– буркнул Андрей.
– Уже лучше. Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я присмотрел за Наташей.
– На всякий случай,– кивнул Андрей.
«Все-таки со Славой просто разговаривать»,– подумал он. Но тут же убедился в обратном.
– Просишь, значит… Хотя знаешь, что я сделал бы это безо всякой просьбы. Почему тогда просишь?
Ласковин не ответил.
– Хорошо, я тебе подскажу,– продолжал Зимородинский.– Ты думаешь не о ней, а о себе.
– Я чувствую нехорошее,– проворчал Андрей.
– Тогда не уезжай.
– Я должен, я обещал.
Зимородинский окинул его еще одним долгим взглядом, затем махнул рукой:
– Должен, так должен. Пошли чай пить.
На следующий день Ласковин и Вошь отправились покупать билеты. На поезд. Справка, которую Альбина организовала Вошу в качестве документа, могла не выдержать самолетной проверки.
– Вошь,– проговорил Ласковин,– насколько я знаю, ты пальчики свои кое-где оставил. Так?
Вошь сделал пренебрежительный жест: не волнует.
– Мой корешок мне сказал: при таких делах, как твое, вашего брата-спецназа в первую очередь отслеживают,– продолжал Андрей.– Как так вышло, что тебя не опознали по отпечаткам?
– Меня не отследят,– сказал Вошь.—
Я умер.
Еще через день они уехали.
Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением…
Первое послание к Тимофею святого апостола Павла, 4, 1-3
Встану, не благословясь…
Пойду я нижним ходом, подвальным бревном,
Мышиной норой, собачьей трубой, подворот
ной дырой,
Встану на восток хребтом, на запад лицом,
Раздайся, ад! Расступися, Мать-сыра-земля!
Из этой земли выходите сто семьд есят дьяволов…[5]
Заговор
…Сделалась блудницею верная столица,
исполненная правосудия!
Правда обитала в ней, а теперь – убийцы.
Серебро твое стало изгарью,
вино твое испорчено водою;
князья твои – законопреступники
и сообщники воров;
все они любят подарки и гоняются за мздою;
не защищают сироты,
и дело вдовы не доходит до них.
Посему говорит Господь…
Книга пророка Исайи. 1, 21-24
Попутчики Ласковину понравились. Андрей любил людей его собственной, уверенной породы. Тот, что помоложе, по повадкам видно, занимался боевыми искусствами. А тому, что постарше, похоже, боевых искусств для силы не требовалось. Весил он пудов семь, и жира в этих семи пудах было немного. Кулак – с квасную кружку, бородища такая: кабы не короткая стрижка, вполне потянул бы на священнослужителя. Андрею он чем-то напомнил отца Егория, хотя лицом – не похож.
– Сергей,– первым представился тот, что помоложе.
– Адамант Афанасьевич.
Ладонь у Адаманта под стать имени. Дерево, мозоль на мозоли.
Вошь представляться не стал. Демонстративно повернулся к окну. Попутчики не настаивали, отнеслись с пониманием: не хочет человек знакомиться – и не надо. Андрею это тоже понравилось.
Завязался ничего не значащий разговор. Потом Сергей предложил сходить в ресторан. К некоторому удивлению Ласковина, Вошь присоединился к ним. Но рот открыл только для того, чтобы сделать заказ. Еще раз он удивился, когда попутчики не заказали спиртного, даже пива. Мужичина Адамантовых габаритов ассоциировался у Ласковина минимум с литром водки. Андрей сразу заподозрил в них староверов, о чем и спросил.
Попутчики многозначительно переглянулись.
– Нет, мы не староверы,– ответил Сергей.
Был тут какой-то подтекст. Но Ласковину не хотелось заморачиваться. Известное дело: пуганая ворона куста боится.
Когда вернулись в купе, было около десяти. Общий свет уже вырубили. Вошь тут же забрался на верхнюю полку и уснул. Адамант достал «АиФ» и при свете настенной лампы углубился в чтение, а Ласковин с Сергеем с обоюдным удовольствием продолжили беседу. На сей раз о рыбной ловле. Сергей оказался большим знатоком. Ласковин же просто любил это дело, хотя и не помнил, когда последний раз держал в руках свежепойманную рыбку.
Время текло незаметно.
Адамант Афанасьевич сложил газету.
– Давай укладываться, Сережа. Завтра рано приедем.
– Не уверен,– сказал Ласковин.