Несмотря на свой гнев, Эмили остановилась у двери кабинета, напомнив себе, что уже больше трех недель не разговаривала с мужем серьезно. Что, если Эдгар подумает, будто она пришла, чтобы… нет, черт побери! Она не позволит этому пугалу Эвис Жеруар бросать ей вызов!

Эмили постучала и, услышав резкий ответ, медленно вошла, но, помня о своем последнем визите в кабинет мужа, оставила дверь распахнутой. Эдгар встал, на его лице отразилось приятное удивление, в карих глазах светилась нежность, которую тут же сменила привычная насмешка.

— Ну, миссис Эшленд, что я могу для вас сделать? — спросил он, направляясь ей навстречу.

— Оставь дверь открытой, — попросила Эмили. Он ногой захлопнул дверь и цинично заметил:

— Ты переоцениваешь свое очарование, дорогая.

Эдгар не спеша вернулся к письменному столу, сел на вертящийся стул и откинулся на спинку, закинув ноги в блестящих черных сапогах на стол. Затем показал рукой на кожаный диван:

— Садись, пожалуйста, дорогая.

Эмили сжала кулаки и заскрипела зубами, придя в ярость от его холодной насмешки. Нет, она не даст ему разозлить себя настолько, чтобы забыть о цели прихода. Эмили подошла к дивану, села и выпалила:

— Я хочу, чтобы ты уволил Эвис Жеруар! Эдгар от души рассмеялся:

— Неужели? Как забавно! Могу я спросить почему?

— Я… я не могу добиться никакой помощи от этой женщины! — объяснила Эмили, заикаясь. — Поскольку я — хозяйка дома…

— А ты хозяйка, дорогая? — перебил Эдгар, раздевая ее взглядом. — В последний раз, когда я заглядывал в спальню, моя кровать была пустой.

Эмили вспыхнула до корней волос.

— Ты… ты знаешь, что я имею в виду, — пробормотала она. Эдгар рассмеялся.

— Прошу продолжать, миссис Эшленд.

— Я хочу заново отделать дом, а Эвис говорит, я должна получить… твое согласие.

Эдгар равнодушно махнул рукой:

— Согласен. Делай все, что пожелаешь, только не разрушай дом до основания.

— Но мне нужна помощь слуг, а Эвис мне отказывает! Эдгар снял ноги со стола, встал и подошел к ней:

— Если ты, как ты выражаешься, хозяйка дома, то научись справляться с Эвис. — Он сел рядом с Женой. — Что у тебя за глаза, дорогая. Словно голубые бриллианты. Потрясающие.

Не обращая внимания на его лестные слова и обжигающий взгляд, Эмили нервно продолжала:

— Но ты по крайней мере поговоришь с ней, поставишь ее на место?

Эдгар смуглым пальцем поднял ее голову за подбородок, заставляя посмотреть в его горящие глаза.

— Нет, но в твоей власти, дорогая, заставить меня передумать.

— О! — Она вскочила как раз вовремя, чтобы увернуться от приближающихся губ Эдгара, и бросилась к двери. — Ты отвратителен!

Эмили уже схватилась за дверную ручку, но он мгновенно оказался рядом. Его губы коснулись ее уха.

— Господи, какая ты сладкая! Эмили, дорогая, пойдем наверх, — прошептал Эдгар умоляющим голосом.

На мгновение ее окутали восхитительная покорность и нежность. Она почувствовала на губах его теплое дыхание. Но Эмили опомнилась и толкнула Эдгара в грудь.

— Ты избавишься от портрета? Если нет, тебе придется меня изнасиловать!

Эдгар отстранился, лицо его снова потемнело от гнева.

— Опять этот чертов портрет! Эмили, я не хочу, чтобы ты заменила Оливию, это все исключительно твое воображение! У меня совсем другие причины не отдавать этот портрет Аарону!

— Да? Ты все еще ее любишь! — крикнула Эмили.

— Господи Иисусе! — прошипел он, отступая и сжимая кулаки. — Почему ты так испытываешь мое терпение, женщина?

— Эдгар, почему ты не хочешь меня отпустить? На этой неделе Дэвид возвращается в Хьюстон и…

— Отпустить тебя! — пробормотал Эдгар. — Отпустить тебя с Дэвидом! Если ты хочешь, чтобы я тебя изнасиловал, только заговори об этом еще раз!

Вскрикнув в бессильной ярости, Эмили выбежала из кабинета.

8 мая 1841 года

Позднее Эмили разыскала Марию. Она решила, что отрез золотистого канифаса, который Дэвид купил ей в Хьюстоне, очень пойдет мексиканке, и собиралась предложить сшить ей платье. Бедная Эмили все еще надеялась преодолеть пропасть между ними.

— Ты не видел Марию? — спросила она Дэвида в гостиной.

— Видел, дорогая. Мы вместе только что вернулись с прогулки, и она еще на конюшне приводит в порядок коней.

— Она чистит коней? — переспросила Эмили, изумленно поднимая одну бровь. — Странное занятие для молодой девушки.

Губы Дэвида тронула лукавая улыбка:

— У Марии просто дар обращаться с животными, Эмили. Но как странно, что ты это сказала. Оливия говорила точно так же.

— Оливия?

— Да. Семь лет назад, когда отца Марии наняли старшим конюхом, девочка все время проводила с ним. Но Оливия положила этому конец, заявив, что конюшня — не место для десятилетнего ребенка, что Мария может увидеть у животных нечто… — Дэвид смутился, — неподобающее.

Эмили невольно рассмеялась:

— Это вполне возможно. Но интересно то, что Оливию волновало благополучие девочки.

— Да. Она на какое-то время привязалась к Марии, покупала ей платья и куклы, учила девочку говорить по-английски и тому подобное.

— Как это мило с ее стороны. Но ты сказал — на время? А потом отношение Оливии изменилось?

Дэвид несколько секунд непонимающе смотрел на Эмили. Потом вдруг щелкнул пальцами.

— Господи, я только что вспомнил! Сегодня по почте пришли важные бумаги, и мне нужно немедленно показать их дяде. Ты меня извинишь?

— Конечно. — Эмили, нахмурившись, смотрела вслед Дэвиду, который быстро удалялся по залитому солнцем коридору.

Почему-то она подозревала, что молодой Эшленд солгал ей насчет срочной корреспонденции, для того чтобы избежать расспросов насчет Оливии. Озадаченная, Эмили пошла к конюшне. Ветхая дверь со скрипом открылась, и косой солнечный луч упал на посыпанный сеном пол. В воздухе висела густая пыль, и Эмили поморщилась от резкого запаха. Вдруг она услышала испанскую мелодию и двинулась вдоль длинного ряда загородок, заглядывая в каждое стойло. Но видела в них лишь коней, жующих сено и зерно.

— Мария? Это Эмили.

Пение оборвалось, и деревянная дверца стойла распахнулась.

Девушка, одетая в черный бархатный костюм для верховой езды, в упор смотрела на Эмили, сурово сдвинув брови.

— Да, сеньора?

Эмили сделала глубокий вдох и улыбнулась.

— Я хотела с тобой поговорить. Можно, я зайду к тебе на минутку? — Эмили недоверчиво взглянула на крупного гнедого. — Если конь не будет возражать.