Наверняка потому ни у одного народа, ни в одной культуре никогда ум не отождествляется с уровнем информированности.

Мы прекрасно это знаем на примере, скажем, мандал. Возьмем тибетские изображения. Смотрим на эту картинку. Можно думать, размышлять, переживать, то есть извлекать из нее знание. Цветная, много на ней всего изображено, а прочитать просто как текст мы не в состоянии. Для этого нужно стать ученым-востоковедом. Неграмотный же тибетский пастух, которого учили по этим картинкам, сядет и начнет говорить…

У нас с вами вообще нет подобной традиции. Смотрим картину (за исключением очень немногих людей с развитым эстетическим восприятием или как-то обученных, погруженных в этот мир, знающих этот язык) и ничего не видим. Тот, кто много читал, как правило, оперирует терминами «экспрессия», «композиция», «колорит»…

Художник про картину свою способен говорить не один день, а мы это взять оттуда не можем. Особенно если там (Ю. М. Лотман «Информационный парадокс канонического искусства») вообще ничего нового не нарисовано – традиционный сюжет, композиция и цвета, как у всех. А действует же! И информация какая-то появляется. Отчего? Лотман поясняет, и Флоренский в «Иконостасе» описал: происходит структурализация субъективной реальности, и за счет этого возникает информация нового уровня, более интегрированная. Хотя никакой подачи новой информации – подается структура, которая действует, структурирует внутреннее пространство сознания, чувства или соматическое пространство, то есть перепрограммируется пространство тела, души, духа…

Мы все думаем, что нужно во что бы то ни стало досказать книжку, в которой все «то самое» написано. Или же в крайнем случае поймать «того самого» человека, чтобы он «то самое» рассказал. Надо себя поймать. Ведь лучшей книжки, чем люди и реальность, нет. Там все. Все тексты. Читай на здоровье. Но для этого нужно выловить себя и из внешних, и из внутренних обусловленностей. Тогда мы будем иметь точку опоры. Неистребимую, неуничтожимую, не поддающуюся ничему внешнему. И пока «Я есмь» – я есть, это никому не подвластно. Вот тогда все, чему вы учились, все, что вы прочитали, все, чему вы еще научитесь и что прочитаете, пригодится, раскроется, как раскрывается бутон.

И в тех, кто раньше занимался, тоже уже все есть. Они же здесь присутствуют… Информация поступает на тонком уровне взаимодействия. Хотя внимание наше (ухо, глаз, рука, мысль) приучено только к совершенно очевидному, но мозг же, как говорится, не из булыжников.

А нам бы по голове поленом – вот тогда это реальность. Потому что внутри толпа шумит, за ней ничего не слышно. И найти себя почти невозможно. Своего голоса человек не слышит, а иногда уже и боится услышать. Потому и тишины боится… Только в необусловленности весь этот айсберг, вся эта глыба, которая в вас уже есть, сформирована, весь этот объем, который заложен, который вы же сами и добывали, сможет реализоваться.

Единственная задача

Значит, задача номер один или, точнее, единственная – поместить свое Я в свой дом. Найти его и обжиться в нем. Там совсем не плохо и совсем не страшно. Потому что Я ничего не боится. Боятся личность, индивидуальность, совокупность конвенциональных программ, сенсорные привычки, соматические ощущения, мыслительные потоки. А это вот «Я есть» ничего не боится. Это кристалл. Это высшая точка, доступная развитию человека, человеческого сознания, самосознания. Субъект, объект, реальность, нереальность, фантазия, воображение… Вы что думаете – так легко оно досталось? Оторваться от природы, вылезти из растворенности в Мире, когда нет тебя, когда ты просто слит с этим… И вылупиться оттуда, родиться. Родиться и увидеть, что вот оно Я, малюпусенькое существо, с ограниченным сроком жизни. И вот она – Вселенная… И не сойти с ума.

Прожить эти сто, двести тысяч лет и уже сорок тысяч лет обладать сознанием развитым. Представьте этого человека как одного. Через что он прошел! Как вылупливался, в каком смертном ужасе… Пройти этот путь до конца – это и есть духовность. Ничего загадочного. Просто – пройти его до конца. Раз уж вы задумывались над этим, раз уж оказались тут, если вас что-то не устраивает в растворенности…

Ведь вся история человека – это история «вылупления». Сначала он вылупился из племени, потом он вылупился из места жительства, потом он вылупился из национальности, потом из пространства Земли и т. д. Сейчас он чаще всего растворен в социуме. Еще он не может сам по себе, без всех. Он и Вселенная! Не получается.

То, на что вы замахнулись, то, что вас манит и тянет, – вот это… Сделать пару шагов вперед. Не дожидаясь, будут ли следующие воплощения – не будут… Кто его знает? Ведь это бабушка надвое сказала… И сколько жить осталось – тоже ведь неизвестно. Имеет смысл попробовать. Раз уж запахло этим, раз уже хочется – так давайте вперед, действуйте! Организуйте свои ситуации. Вы все уже умеете. Срежиссируйте. Чтоб вам вокруг все помогало! Не спать помогало, а выполнить эту задачу – вылупиться из самого себя. Вы уже, каждый сам по себе, что-то обозначаете. А теперь надо вылупиться из самого себя, непонятного себя, туманного, какого-то расплывчатого себя. И вы родились. Вы дома…

Но вопрос: что с этим делать? На такой эмоциональной ноте хотел бы закончить. Вернее, хотел бы, чтобы на этой ноте вы услышали вторую часть, она словами трудновыразима… Устремленность! К беспощадному реализму нужна еще беспощадная устремленность. Даже в каком-то смысле смешная, наивная, детская (можно любое слово придумать), романтическая… Есть две формы такие: одна светит, другая греет. Тогда получится. Может получиться. Все для этого есть…

Еще меня очень интересовало искусство вообще, не только театр, но и музыка, живопись, литература, скульптура – любое искусство как факт человеческой жизни. Я впитывал это в себя. О чем это? Какое это имеет отношение к жизни? Это я сейчас рационально говорю, а на самом деле это все эмоционально было. Музыка, особенно симфоническая музыка. Я иногда дома, когда был один, ставил какую-нибудь симфонию, включал на полную громкость, и, кроме того что я получал удовольствие ушами, я получал удовольствие всем телом. У меня вибрировали вместе с музыкой все клеточки тела, а уж когда начинался финал, это уже была такая эротика, такое чувственное наслаждение, что убогость человеческих чувств не могла меня устроить. Мне хотелось музыки и там. Но я тогда не знал, как это может быть и возможно ли это.

Я помню, была такая история. Я сидел без работы, в Москве, каждый день приходил в ВТО, в Театральное общество, как на работу, и шлялся там по коридорам, по кабинетам. Жил на рубль в день, и в конце концов кто-то из сердобольных женщин свел меня с режиссером, которому нужно было поставить совершенно идиотскую пьесу. Заказная ситуация, а он главный режиссер, грузин такой, замечательный, талантливый, как бог, он и дал мне пьесу. На следующий день мы встретились. Я говорю: «Если кто тебе из этого дерьма и сделает конфетку, так это я». Он мне потом сказал, что ему очень понравилась моя наглость. Это я к чему рассказываю. Так я оказался в городе Петрозаводске. Ставил там этот спектакль. Этот главный режиссер действительно был настоящий художник, он уже работал в этом театре полгода, а у него в квартире были еще не распакованы ящики с вещами и книгами: ему было некогда. У него было такое потрясающее художественное, цветовое видение спектакля. Очень интересный человек, со странностями: «Игорь, мне сказали, ты вчера говорил с моим актером. Я тебя очень прошу, ты этого больше не делай». Такой он был собственник, но очень талантливый, ставил действительно прекрасные спектакли. Но театр же при советской власти был, как говорится, трибуной. И ему надо было обязательно поставить эту жуткую пьесу. Я там напридумывал всякого. Как-то мы сидели с еще одним режиссером, и тот что-то насчет меня проехался: «Да что-то такой вы прям чересчур чувствительный!» А главный отвечает: «Не лезь, может, у него есть такие струны, которых у нас нет». Это запомнилось потому, что это был единственный человек в социуме, общаясь с которым я мог говорить о сокровенном своем. Это был первый такой человек. Я рано научился прятать свою внутреннюю жизнь.