Напротив возвышался еще один холм, более высокий и величественный. У его подножия начиналась дорожка, по обеим сторонам которой синели колокольчики. А чуть в стороне, справа, высился третий холм, и подъем на него был обозначен длинной и узкой тропкой.

Элизабет поворачивалась то в одну сторону, то в другую; ей хотелось разом охватить всю раскинувшуюся перед ней красоту. Она заметила серебристый блеск воды далеко внизу – там, по-видимому, протекал ручей. У воды стояла грациозная лань, жевавшая какие-то ягоды. Неподалеку виднелся небольшой пруд, освещенный косыми лучами заходящего солнца. В долине зеленели дубы, травы и кустарники, а яркая синева неба являла ослепительный контраст этой зелени.

Элизабет уже во время путешествия случалось видеть пейзажи, поражавшие ее своей красотой, но ничего более красивого, чем это место, она еще не видела. Джед ничего не преувеличивал, когда рассказывал о своем ранчо. Элизабет казалось, что если бы она объехала весь свет, то, по всей вероятности, тоже выбрала бы для своего дома именно это место.

Дом… Четыре стены, ванна, постель и пища, приготовленная не на походном костре, а на плите. Она так устала от этого путешествия, так истосковалась по обычной жизни… Одна лишь мысль о том, что тряска в повозке наконец-то закончилась, была для нее настоящим бальзамом. Они дома – и теперь все тяготы пути казались несущественными.

– О, Джед, как здесь красиво! – воскликнула Элизабет. Джед встал в повозке во весь рост и закричал:

– Эй, приветствую всех!

Его крик далеко разнесся в чистом воздухе – раскатился по холмам и отозвался эхом. Когда же отголоски эха замерли, на приветствие Джеда ответили – и вновь над холмами прокатилось эхо.

Джед говорил, что на ранчо живут и другие люди, но никогда никого не называл по имени. Взглянув на мужа, Элизабет улыбнулась; ей было приятно, что на ранчо их ждали. Джед тоже улыбнулся и уселся на свое место. Немного помолчав, проговорил:

– Это для того, чтобы они случайно не выстрелили в нас. Джед направил повозку вниз по склону холма. Повозка то и дело подпрыгивала на ухабистой дороге. Вскоре луга сменились пространством, где трава была вытоптана множеством копыт, и Элизабет увидела кораль из грубо обтесанных бревен. А сразу за коралем находился дом – невысокое строение с покатой крышей и кривоватой каменной печной трубой.

Перед домом пылал костер, над которым висел на треножнике огромный черный котел. А вокруг костра расположились трое весьма неприглядных субъектов – таких Элизабет еще не приходилось видеть.

Мужчины с опаской поднялись на ноги, когда повозка подъехала к дому. Они с непритворным изумлением таращились на Элизабет, и она, взглянув на Джеда, заметила, что он смущен. Мужчины же смотрели на нее так, будто впервые в жизни увидели женщину. Под этими пристальными взглядами Элизабет тоже смутилась.

Мужчины были небритые и в грязных рубахах. И у каждого из них на бедре висел такой же пистолет, как у Джеда. Вид у всех был весьма устрашающий, но самым жутким казался великан с засаленными волосами, в выгоревшей и покрытой пятнами рубашке. У него были густые кустистые брови и пронзительные глаза – Элизабет хотелось съежиться под его взглядом.

Рядом с великаном стоял тощий светловолосый парень с кривым ножом за голенищем сапога. Третьим же был смуглый черноглазый мексиканец, вероятно, одного возраста с Джедом. И у каждого из троих красовался на шее грязный платок величиной с салфетку.

Элизабет почувствовала, как напряглись мускулы на руке мужа, когда он помогал ей выбраться из повозки. После этого Джед повернулся к мужчинам и сказал:

– Элизабет, это Рио. – При этих словах мексиканец кивнул ей. – И Дасти…

Блондин пробормотал:

– Мэ-эм… – И тотчас же отвел глаза.

И только сейчас Элизабет поняла, что светловолосый – почти мальчик, не старше ее. Впрочем, о юности его свидетельствовал лишь едва заметный пушок на обожженных солнцем щеках. В остальном же он ничем не отличался от мексиканца и великана в грязной рубахе.

– А вот Скунс, – продолжал Джед.

Элизабет почувствовала, что краснеет; это имя – возможно, прозвище – показалось ей ужасно вульгарным.

Великан выпустил изо рта струю табачного сока, и этот плевок приземлился в опасной близости от юбок Элизабет.

– Вот, парни, это моя жена, – заявил Джед.

Если „парней“ и удивила это сообщение, они не подали виду, – во всяком случае, ни один из них ничего не сказал. Минутой позже Дасти начал распрягать лошадей, а двое других принялись разгружать повозку. Джед присоединился к ним. Элизабет же – на нее никто уже не обращал внимания – направилась к дому и, немного помедлив, вошла.

Домик оказался совсем крохотным – всего одна комната. Причем без окон. Так что свет в жилище проникал лишь через открытую дверь. Но даже и при этом тусклом свете Элизабет удалось разглядеть вполне достаточно, чтобы почувствовать себя больной.

Напротив двери находился глиняный очаг. Рядом с ним стояли грубо сколоченные стулья и стол. Кровать же была прикреплена к бревенчатой стене одной стороной, а другой опиралась на два бревна, служившие ножками. На кровати была распялена, как показалось Элизабет, коровья шкура, приколоченная к раме по четырем углам, а в ногах валялось скомканное одеяло.

Глиняный пол был завален бочонками и полупустыми мешками. На стенах висели свернутые кольцом веревки и ремни из коровьих шкур. Кухонные принадлежности и инструменты были разбросаны всюду, куда им случилось упасть.

Элизабет осторожно дотронулась до края стола, и ее палец, обтянутый перчаткой, тотчас же покрылся застарелым жиром и пылью. Она судорожно сглотнула и снова окинула взглядом комнату. Конечно, Джед говорил, что живет в бревенчатой хижине, но такого она представить не могла… Даже рабы у них на плантации жили в лучших условиях.

Тут мужчины начали заносить в хижину бочонки, коробки и мешки, и Элизабет посторонилась, чтобы не мешать им. Однако оказалось, что она напрасно беспокоилась. Эти мужчины были не из тех, кто сделает лишнее движение. Они сваливали свой груз прямо у двери, оставив лишь узкий проход, чтобы можно было войти и выйти. И ни один из них даже не взглянул на нее. Словно ее и не было в хижине.

Когда вошел Джед с огромным мешком муки на плече, она спросила:

– Может, помочь… уложить вещи?

Джед посмотрел на нее так, что Элизабет тотчас же поняла: она сказала глупость. Действительно, куда здесь уложить вещи? Пожалуй, только на пол.

Джед сбросил свой мешок и ответил:

– Нет, не надо. Посидите-ка лучше на солнышке. Мы сами управимся.

Элизабет сняла шляпку и перчатки и осмотрелась в поисках подходящего для них места. Единственным таким местом оказалось сооружение, которое следовало считать кроватью.

Пока мужчины разгружали повозку, она слышала их голоса.

– Я думал, ты отправился на восток за полотном и мукой. Не думал, что ты прикупишь там кобылку. – Судя по голосу, низкому и грубому, говорил человек по прозвищу Скунс.