Затем ты сделала движение плечами и скинула блузу. И встала лицом ко мне, полунагая. Господи, прости меня: я забыл обо всем. Только ты, только твоя нагота, только жар моего желания и твоего тела. Я вдыхал запах кожи, деревьев, цветов. Так, должно быть, пахнет в Раю. А потом меня не осталось; потом… о, потом!

Я никогда не занимался любовью ни с кем, настолько лишенным страсти, – разве только с профессионалками. Я не понимал. Почему ты не остановила меня? Почему решила отдаться? Почему я так и не разбудил в тебе чувство – ни касаниями, ни словами? Мог ли я думать, прижимая свои губы к твоим, ощущая загадку и стремясь раскрыть ее, – мог ли я предполагать, что это приведет нас к уничтожению?

Библиотекой в особняке Гаспаров служила большая восьмиугольная комната без окон. В высоту она занимала два этажа здания; на антресоли вела винтовая лестница ручной работы. Книжные полки закрывали стены так плотно, что между ним нельзя было просунуть и карандаш. Золотое тиснение, переплет благородных тонов – все это в мягком сиянии ламп.

Такая огромная библиотека в частном владении не попадалась Жас ни разу. А как здесь пахло! Аромат старинных книг не спутаешь ни с чем, и девушка спросила Тео, сколько лет самым древним томам. Тот прошел к дальней стене и снял с полки книгу в черном кожаном переплете.

Жас благоговейно взяла ее, вдыхая аромат времени.

Тео улыбнулся.

– Открой. Не бойся.

Средневековый манускрипт писали еще гусиным пером. Иллюстрации выполнялись темперой с помощью тонкой кисти. Цвета и сейчас казались такими же яркими, как несколько столетий назад.

Жас вернула книгу хозяину.

В детстве домашняя библиотека служила ей убежищем. Она притягивала. Когда Жас расстраивалась или сердилась, успокоить ее могла только взятая с полки книга. Раскрывая обложку, касаясь гладких страниц, вдыхая запах бумаги, кожи, даже чернил, она испытывала умиротворение и сосредоточенность.

Дедушка чувствовал то же самое. И в его библиотеке пахло так же, как здесь. Жас вдруг испытала резкий приступ тоски: захотелось в Париж, к брату и даже на рю де Сент-Пьер, где располагалась семейная мастерская.

Тео показал ей еще несколько редких старинных томов.

– Им место в музее, – заметила она.

– Знаю. Нам давно следовало подарить эти раритеты Британской библиотеке. Но мои дорогие тетушки трясутся над каждым экспонатом семейной коллекции сокровищ, они ни за что не согласятся расстаться с книгами. Это давняя история.

– Как я их понимаю! Ты здесь обнаружил то письмо? В книге?

– Пойдем, я покажу. Это наверху.

Они забрались наверх по чугунной винтовой лесенке. С такой упасть – костей не соберешь, подумала Жас. Верхняя площадка находилась на уровне второго этажа.

Тео провел ее к дальней группе стеллажей.

– Этот раздел посвящен Виктору Гюго. Книги, написанные им и про него. Довольно много первых прижизненных изданий. Некоторые с посвящением: Фантин или Фантин и Пьеру.

Рядом со стеллажами располагалось старое уютное кресло зеленой кожи. Тут же стоял деревянный стол с ножками в виде птичьих лап. На нем лежало несколько книг.

– Здесь было любимое место дедушки. Он мог часами просиживать за книгой. А Виктор Гюго – один из его любимых авторов.

Тео коснулся спинки кресла, сжал пальцы.

– Когда дед умер…

Он замолчал и прочистил горло. Потом заговорил снова:

– Когда он умер, я помогал тетушкам разбирать его вещи. И заглянул сюда – проверить, не осталось ли что-нибудь важное. Повсюду валялись груды журналов, какие-то документы. Книги, больше десятка, открыты на разных страницах, с закладками. Папка с письмами. Оказывается, последние пять лет дедушка вел переписку с исследователями творчества Гюго. Мне потребовалось несколько дней – разобрать все материалы и понять, чем он вообще занимался.

Тео повернулся к полкам, достал тоненький томик, переплетенный в бутылочного цвета кожу с орнаментом в виде золотых завитков, и протянул его Жас.

Она прочитала заглавие:

«К океану», песня Виктора Гюго.

– Открой.

На титульной странице было указано издание и дата – 1856 год.

– Там дальше есть посвящение, – сказал Тео.

Неровный, но разборчивый почерк; чернила не выцвели. Похоже, книгу редко открывали на этой странице.

Посвящение было написано по-французски. «Моему дорогому другу в честь рождения первенца. Вечно твой, Виктор».

Ниже – рисунок тушью: море и скалы. Единственный луч солнца пронизывает тучи, даруя мрачному пейзажу хоть немного надежды.

Пейзаж показался девушке знакомым. Видела прежде? Да, в жилище Гюго в парижском районе Марэ она встречала подобные рисунки. Однажды ей довелось побывать в доме писателя со школьной экскурсией. Да, точно, похоже.

А потом на память пришло кое-что еще. В альбоме Тео, в том самом, который она видела в Бликсер Рат, встречались изображения тех же скал.

Жас перевернула страницу. Стихотворение. Она начала читать его про себя.

– Переведешь? – попросил Тео. – Я собирался отправить специалисту, но не хотел привлекать к тексту лишнего внимания на случай, если… Ну, я потом объясню… Так переведешь?

Матерью Жас была американка, а отцом – француз. Поэтому оба языка были для нее родными.

Мы гуляли там, меж седых развалин

Башни вековой;

Доносился к нам, смутен и печален,

Говор волн глухой…[4]

Она замолчала.

– Прости, но со стихами куда труднее, чем с прозой. Многое теряется.

– Нет, все очень поэтично.

– Письмо было вложено в эту книгу?

– Да. Давай покажу.

Жас вернула томик, и Тео пролистал его к задней обложке.

– Видишь, вот здесь, страницы разрезаны не до конца, только по верхнему краю. Получилось нечто вроде конверта. Интересно, Гюго специально попросил переплетчика сделать так – или это вышло случайно, а он воспользовался? Как бы то ни было, когда я начал расправлять разрезанные листы, задняя обложка показалась мне слишком толстой. Так и нашел. Письмо и карту развалин на Джерси, с дедушкиными пометками. Некоторые места отчеркнуты крестиком.

Он снова протянул ей книгу.

– Все-таки дочитай до конца. Может быть, ключ таится в одном из стихотворений? Я мог и не заметить, с такими-то проблемами с языком…

Жас заглянула в «конверт». Он был пуст.

– А где письмо?

– Пойдем.

Они сошли по лесенке вниз, и Тео усадил Жас в огромное кожаное кресло.