Вопрос показался сам по себе очевидным только после того, как она его задала. Должно же было найтись какое-то объяснение, почему Нейл обратился к немыслимому.

События принимали слишком стремительный оборот.

— Никогда, — ответил Маккензи. — А почему вы спрашиваете?

Томас уставился на него:

— Именно так вы и должны были ответить, не правда ли?

— Пожалуйста… Мы с вами знаем, как это действует.

— Вот и не будем переливать из пустого в порожнее, — сказал Томас. Он понимал, что вмешался в разговор потому, что злится, что ему бы помалкивать в тряпочку, но слова вылетали у него сами собой, не сообразуясь со здравым смыслом. — Что вы можете нам рассказать, доктор Маккензи?

Маккензи откинулся на стуле, его оценивающий взгляд поражал внезапной серьезностью. Он потянулся к пачке и вытащил новую сигарету. Стрела угодила в цель.

— Знаете что? — спросил Маккензи и скосил глаза, прикуривая сигарету. — Теперь припоминаю, но очень немного.

— Дайте-ка, я угадаю, — сказала Сэм. — Это все засекречено.

Раздался взрыв заразительного смеха, всколыхнувший облако дыма.

— Не совсем, агент Логан. Не совсем.

— Тогда в чем дело?

— Вот в этом-то, агент, вся и суть. Нейл Кэссиди и в самом деле нравился мне. Это самый блестящий человек, которого я когда-либо знал. — Глаза Маккензи округлились, в них появилось виноватое удивление, словно он неожиданно споткнулся о какой-то неловкий факт. — И я решил, что мне не совсем нравитесь вы…

— Но разве вы не чувствуете, что вас предали? — выпалил Томас. Удивительно, как быстро они приближались к цели.

— Точно, — добавила Сэм. — Если что-нибудь из этого всплывет, то прощай, карьера… а может, и того хуже.

— Вероятно, до этого не дойдет, — ответил Маккензи. по-прежнему чувствуя себя в своей тарелке. — Думаю, мы с вами понимаем, что шансы на это ничтожно малы.

Томас посмотрел на Сэм, не уверенный, как истолковать последнее замечание. Так кто с кем говорил на узкоспециальные темы? Но она просто в упор смотрела на Маккензи, словно взвешивая про себя какое-то ужасное решение.

Доктор Маккензи неожиданно встал, держа сигарету во рту и засовывая пачку в карман.

— Что ж, мне пора, — сказал он так, словно они только что пообедали вместе рыбой с жареным картофелем.

Резко повернувшись, он направился к двери.

Томас остолбенел.

— Маккензи! — крикнул он, не обращая внимания на остальных посетителей бара, хотя и был уверен, что все лица сейчас обращены к нему.

Маккензи повернулся и остановился в позе ожидания.

— Понимаете ли вы, — Томас бросил нервный взгляд на завсегдатаев, — что если вы вот так уйдете от нас, то могут пострадать люди, реальные люди?

Маккензи медленно прикрыл веки. Печально улыбнулся. И сказал, игнорируя вопрос Томаса:

— Спросите себя, профессор Байбл, так ли уж вы уверены, что у масс нет никакой надежды уловить суть спора — зачем же тогда наш друг Нейл делает все это? Он никогда не производил на меня впечатления чересчур оптимистичного человека.

Старик повернулся, чтобы шмыгнуть во входную дверь, но помешкал и покачал пальцем.

— И еще одно, профессор Байбл…

— Да?

— Вам следовало бы знать, что я по-своему завидую вам.

— В чем?

Лукавый взгляд устремился на Сэм, затем вновь обратился к Томасу:

— Всякий знает, что психологи — те же сумасшедшие, только наизнанку. Весь этот романтический ореол. А что взять с нас, нейрохирургов? Мы всего лишь техники, простые исполнители.

Чутьем Томас понимал, что это еще одна беззастенчивая ложь.

— Значит, завидуете мне?

Маккензи еще раз затянулся так глубоко, что даже мешки у него под глазами высветились оранжевым светом. Огонек сигареты отразился в его глазах.

— По-своему.

И он ушел.

18 августа, 14.58

Было ошибкой приезжать сюда, Томас понял это, когда они возвращались к «мустангу» Сэм. Он был слишком близок к начальству, чтобы привнести за стол что-либо, кроме отчужденности и напряжения. А Маккензи? Этот человек явно, и уже давно, был исполнителен, многое знал и ко многому был причастен. Сэм с равным успехом могла быть почтовым курьером, судя по уважению, которое Маккензи проявлял к ее положению.

— Так что же, черт побери, происходит? — спросила Сэм, заводя мотор.

По тому, как пристально она смотрела на улицу, Томас не сомневался, что оба они думают об одном и том же.

— Нарциссистическая демонстрация своих прав, — ответил Томас.

— Из чего следует?..

— Что он сдул нас, как пылинку, чтобы доказать себе, что может это сделать. Показав нам, что он в нас не нуждается, он тем самым подкрепил похвальное-представление о себе в собственных глазах.

— Прежде чем похваляться, ему не мешало бы подстричь волосы в ноздрях. Вы заметили, какие они желтые?

Томас не заметил.

— Мне он показался этаким франтоватым живчиком.

— Ну да, — продолжала свою прочувствованную тираду Сэм, — в точности как плюшевый мишка, только насквозь прокуренный.

Томас представил, как она ведет себя во время своих поездок с Джерардом. В этом была вся Сэм, подумал он, без прикрас.

— Господи! — воскликнула она. — Терпеть не могу этих сраных курильщиков!

Мельком взглянув в зеркальце, она резво покатила по направлению к Кей-стрит.

— А что это за чушь была насчет «я-вам-по-своему-завидую»?

Томас прокашлялся.

— Это вы… Я так думаю…

— Я?

Томас весь вспыхнул.

— Мне кажется, он подумал, что я собираюсь… Вы понимаете.

Сэм поглядела на него как громом пораженная, затем расхохоталась — чуть громче, чем следовало бы, подумал Томас.

— Простите, профессор, — сказала Сэм, ничуть не смущаясь. — Вы мне нравитесь и всякое такое, но…

— Но что? — крикнул Томас.

— Я люблю свою работу.

— Да, понимаю, у меня тоже были свои любимые, вы знаете…

Сэм затормозила на перекрестке. На фоне стены розничного магазина авто проносились одно за другим в потоках солнечного света, словно капли дождя в луче прожектора. Томас поймал себя на том, что бессмысленно уставился на стройные ряды машин на стоянке возле «Уол-марта», изнывая в ожидании ответа.

— Ну, и что дальше? — спросил он, когда стало очевидно, что Сэм больше ничего не скажет.