— Что ж, вид гостеприимный, — говорит Феникс.

Салмандер поднял температуру тела так, что дождь шипит и испаряется на его черной коже, как на горячей плите. От асбестового рюкзака идет пар.

Халцедон пожимает плечами, с капюшона и плаща льется водопад.

— Все лучше, чем еще ночь под открытым небом.

— После тебя, Халц, — приглашает Моряна.

Она сняла сухопутный костюм и осталась только в шортах. Для нее такая погода лучше всего, что бывает на суше.

Никто не двигается. Слышно лишь ворчание грома, стоны ветра, ровное шипение и шкворчание испаряющихся капель.

Наконец Полярис встает, поправляет рюкзак под плащом.

— Смешно. Что, так и будем всю ночь здесь стоять?

— Не нравится мне мысль вот так, дуриком, войти в парадную дверь, — бурчит Халцедон. — А заднего входа тут нет?

Полярис вздыхает, явно услышав сомнения в ее квалификации.

— Есть задний вход, — сообщает она. — Но в нем нет необходимости. В такой развалине это одно и то же. Никого там нет, если не считать нескольких диких собак и кошек, развалины пусты. Весь Шансом проклятый город пуст, сечете? Если бы вы так не боялись Сети, дали бы мне вас виртуализовать и посмотрели бы своими глазами.

— Мы не боимся, — возражает Халцедон. — А только Сеть — это для нормалов.

— А я тогда кто? — резко спрашивает Полярис.

Все молчат.

Наконец говорит Феникс:

— Пол, осторожность не повредит.

Полярис закатывает глаза:

— Вот спасибо, Ложная Тревога!

— Я тебе сказал, чтобы ты меня больше так не называла!

— Слушайте, давайте проголосуем, — быстро предлагает Чеглок, пока они не разругались всерьез. — Кто хочет войти через задний вход, поднимите руки.

Поднимаются четыре руки.

— Ладно, — соглашается Полярис. — Тогда пошли.

Они обходят дом, Полярис впереди. Ступает непринужденно, будто на вечерней прогулке по бульвару в Многогранном Городе. Чеглок и другие спешат за ней, прячась в жалком укрытии неровного кольца кустов и деревьев. — Не слышно звуков, не видно движения, никаких признаков жизни в развалившемся доме — хотя Чеглок и не ожидал, что они будут. Наверное, — Полярис права, но и Феникс тоже. Здесь Пустыня, и паранойя себя оправдывает.

Задняя сторона здания настолько похожа на фасад, что какую-то секунду Чеглоку кажется, будто под дождем они не остановились вовремя и обошли полный круг. У него возникает чувство, что вся эта история не стоила возни, можно было бы найти и лучшее укрытие от бури. Но тут он замечает отсутствие букв над зияющей пастью двери, и недоумение проходит, оставив за собой чуть беспокоящее неуютное ощущение, будто он налетел на паутину в сумерках. Он проводит рукой перед лицом, словно смахивая ее.

— Так будем входить, Чег, — доносится голос Полярис, полный язвительности, — или ты предпочтешь голосовать еще раз?

— Шла бы ты, Пол!

Она со смехом поворачивается и направляется ко входу. Остальные в угрюмом молчании следуют за ней. А потом перед самой дверью Полярис резко останавливается. И сразу же Чеглок чувствует холодный, жесткий удар, с которым ее разум входит в его мозг, ее мысли проникают в его мысли. Псионическое вторжение быстро и соблазнительно… и все же это обнаженное проявление силы грубо — неотразимо, ему невозможно противиться, хотя можно негодовать, пусть даже отлично зная, что только в случае крайней необходимости тельпам разрешено воздействовать своей силой на других мьютов без предварительного согласия.

Нормалы! — звенит в голове голос Полярис. Западня!

И в тот же миг, не успев даже ахнуть от удивления или осознать первые искорки страха, Чеглок испытывает тошноту ментального разделения, сжатия и переноса, сопровождающую каждую виртуализацию. Как будто клочок его ума, его сущности, отделили, сложили в бесконечно малый комочек, выдернули, оставив привязанным парапсихической пуповиной, и та тянется, тянется, но никогда не порвется.

Он знает, что остальных Полярис тоже предупредила, она тащит их в Сеть, где сперва развернет их в виртов, потом виртуализованные разумы объединит в гештальт мьютов. Такие гештальты умеют действовать со сверхъестественной координацией на трех взаимопроникающих плоскостях реальности: физической, псионической и виртуальной. Процесс занимает в физическом мире около трех секунд, но Чеглоку он кажется куда более долгим. Как будто он в собственном теле стал пассажиром, в собственном разуме — зрителем. Это всегда было для него переживанием неприятным и дезориентирующим. Иррациональный страх Сети не отпускал его с тех самых пор, как он вышел из Врат Паломника, покинув Многогранный Город.

Формирование гештальта мьютов — это уменьшение и в тоже время усиление, потому что точно так же, как гештальт функционирует единым телом, управляет им единый разум, рожденный в слиянии отдельных виртуализованных разумов, его составных частей, и этот сверхразум удерживается от распада волей создавшего его тельпа. Но именно эта способность тельпов — требование покоряться которой один из инструкторов полета в Вафтинге назвал «невыносимой необходимостью» — дает мьютам самое большое их преимущество над нормалами. В больших битвах сотни тельпов связывают тысячи или десятки тысяч солдат-мьютов в объединенные гештальты, нападающие с невероятной точностью, ослепляющей быстротой и смертоносным умением. Броня и оружие нормалов этого выдержать не могут. Зато у нормалов есть другое преимущество: простая численность. Даже гештальт мьютов не способен устоять против численного превосходства втрое или вчетверо. Вот почему программа размножения мьютов настолько жизненно важна: без нее противник победит армии Плюрибуса Унума, используя простейшую стратегию истощения.

В первую секунду перехода физические чувства Чеглока продолжают работать нормально, принимая информацию и транслируя ее в электромеханические импульсы, летящие в мозг. Там информация обрабатывается, нейроны посылают команды по нервам, и тело повинуется: крылья распахиваются, он взлетает с земли. В то же время он призывает ветер — выручить Полярис из беды. И все это на уровне примитивного инстинкта.

Потом, в следующую секунду, будто распахивается потайная дверь в глубине черепа, Чеглок ощущает расширение сознания, одновременно восхитительное и ужасное, когда пробуждается его вирт… или, точнее, когда он пробуждается в своем вирте: крылатое существо чистейшей, сияющей белой энергии, вооруженное мечом молнии, дергающимся, извивающимся, шипящим искрами в руке, рвущимся ударить. Самосознание раздваивается, у него теперь два тела: реальное и виртуальное, но оба эти тела, бесспорно, — он сам.

Он чувствует и виртов своих товарищей: гигантский клуб пламени — Феникс, непроницаемый кусок мрака в форме Халцедона, Моряна в Сети, как почти все руслы, имеет тот же вид, что в физическом мире, и отчетливое (пусть даже, по мнению Чеглока, предсказуемо скучное) самопредставление Полярис: сияющий золотой мозг, пульсирующий, парящий в воздухе — не имеющий головы, подобный нимбу — над телом мультяшной женственности, одетым в облегающий светло-синий наряд с лемнискатой, нарисованной на пылающем огненном кренделе над выпуклостью нереально раздутых грудей, которые даже не колышутся, когда она движется.