Барышня нервничала и все время смотрела на часы, а мужчины сидели нога на ногу, размышляли о футболе и о политике. Впереди у каждого был долгий праздный день, а от праздности устаешь так же, как от занятости.

– Вас сюда вызывали? – осторожно спросила Варвара Тимофеевна у барышни. Она подумала: может, у нее тоже знобят стены.

– Мне нужно заключение, – сухо сказала девушка и уставилась в книгу.

Варвара Тимофеевна поняла, что из девушки собеседницы не получится, а поговорить хотелось.

– А у вас что? – спросила Варвара Тимофеевна у человека в халате. Он сидел первым в очереди.

– У меня обратные реакции, – охотно поделился Первый.

– А как это?

– Когда все плачут, я смеюсь. И наоборот. Все смеются, а я плачу. Например, человек на улице поскользнулся и упал. Всем смешно, а мне грустно. Или кто-нибудь из знакомых совершит подлость, жена возмущается, а я смеюсь.

Варвара Тимофеевна увидела, что девушка перестала перемещать глаза по строчкам, остановилась взглядом на одном месте. Слушала.

– А последнее время я перепутал день с ночью. Днем я сплю, а ночью читаю, гуляю…

– А почему так получилось? – насторожилась Варвара Тимофеевна.

– Понимаете, у меня квартира возле Курского вокзала, и окна выходят на Садовое кольцо. Днем там очень шумно и угарно, а ночью тихо и воздух свежий. Я уже привык. И собаку свою приучил.

– А зачем вы лечитесь? – спросила девушка.

– Это же ненормально, – ответил Первый.

– А разве человек не может сам устанавливать нормы?

– Нет. Не может. Человек живет в обществе и должен подчиняться его законам.

– А я почему-то все время плачу, – поделилась вдруг девушка. – У меня есть все, что нужно человеку для счастья, но я все равно плачу.

Девушка виновато улыбнулась. Личико у нее было славное, как у мальчика.

– Это хорошо, – похвалил Первый. – Человеку для нормального развития психики необходимы отрицательные эмоции.

– А вы от чего лечитесь? – спросила Варвара Тимофеевна у Второго. Обратные реакции и отрицательные эмоции не имели к ней отношения.

– Я убираю память, – ответил Второй.

Варвара Тимофеевна недоуменно промолчала.

– Я ничего не хочу помнить, – пояснил Второй.

– Почему?

– Потому что есть такие воспоминания, с которыми не хочется дальше жить.

– А разве можно убрать память? – спросила девушка.

– Конечно. Новокаиновая блокада центра памяти.

– А разве человек может жить без прошлого?

– Нет. Не может. Но у него есть близкое прошлое – это прошлое его жизни. А есть далекое, это память предков. И потомков. Она обязательно присутствует в каждом человеке с рождения. Эту память можно вызвать к жизни.

– Каким образом?

– Надо пройти курс электролечения. Пятнадцать сеансов через день.

– А что значит: память потомков? – спросила девушка.

– Иначе ее называют предчувствием.

– Я всегда предчувствую моду, – обрадовалась девушка.

– А у меня квартира трясется, – сказала Варвара Тимофеевна. – В стены все время стучат, и мебель падает.

Девушка засмеялась, а Первый расстроился. Варвара Тимофеевна посмотрела на Первого и увидела, что его глаза задымлены слезами. Это сочувствие постороннего человека было так неожиданно, что ее ошпарило чувство благодарности. Захотелось сказать: «Да пусть трясется, Бог с ним…»

– Не знаю, помогут здесь или нет, – раздумчиво проговорила Варвара Тимофеевна.

– Это память стучит, – сказал Второй.

Из кабинета вышла медсестра и пригласила:

– Следующий…

Врач-психиатр внимательно выслушала Варвару Тимофеевну с начала до конца, не перебивала ее и не торопила: дескать, скорее, ты тут у меня не одна с ума стронулась. И в глазах ее не было того снисходительного недоверия, которое она привыкла встречать.

Врач слушала очень внимательно, понимающе кивала головой и вдруг спросила:

– А какой у нас сейчас месяц?

– Май.

Варвара Тимофеевна удивилась, что человек живет и не знает, какой на дворе месяц.

– А раньше какой был?

«Зачем это ей?» – снова удивилась Варвара Тимофеевна.

– Апрель.

– Правильно, – похвалила врачиха. – Скажите, а вас никто не преследует?

– Как это?

– Ну, ходит кто-то следом.

– Соседка ходит, Лида. Я ее вязать учу на спицах. Племянница приходит, инженер. Деньги в долг просит. А так нет. Никто не преследует. А зачем?

Врач не ответила. Взяла бумажку, что-то начала писать, склонив голову к плечу.

– А вы когда-нибудь видели домовых? – буднично спросила она, продолжая писать.

– Домовых не видела. А оборотня однажды видела. В детстве.

Врач отвлеклась от своего писания и посмотрела на Варвару Тимофеевну.

– Я девчонкой бежала мимо Игнашова хутора. Возле избы дед Игнаш стоял. Вдруг смотрю, по небу огненный шар летит. Об дерево как даст! И рассыпался. А вместо Игнаша кот.

– А при чем тут оборотень? – не сообразила врачиха.

– Так дед Игнаш в кота оборотился.

– А как вы это поняли?

– Кот здоровый, с ягненка. Усы, как у Игнаша, и смотрит так же, из-подо лба.

Варвара Тимофеевна увидела памятью: черная туча над хутором, огненный пух, тяжело летящий над старым колдуном Игнашом, кот-оборотень и сама Варька, захлебнувшаяся страхом, летящая, босоногая.

– А может быть, пока вы смотрели на шаровую молнию, дед ушел в избу, а кот вышел. Дед сам по себе, а кот сам по себе.

– А очень может быть, – задумчиво проговорила Варвара Тимофеевна, впервые за пятьдесят лет усомнившись в видении детства: огненный дух – это шаровая молния, Игнаш – это Игнаш, а кот – просто Игнашов кот. – Очень может быть, – заключила Варвара Тимофеевна и скучно посмотрела на врачиху.

Врачиха была хоть и полная, но какая-то худая. И зачем ей было расшифровывать ту далекую тайну, через столько лет делать из непостижимого оборотня старого брезгливого кота?

В очереди было интереснее.

Спустилась ночь. На небе появилась луна. Возле нее околачивалась одинокая звезда.

Кушетка была отодвинута от стены, стояла почти посреди комнаты и, казалось, будто плыла среди теней и оттенков.

…Сережа рванул гармонь. Варвара выскочила на круг, закричала частушку:

Как один платок на шее, а другой на голову,