– Ты должна быть рядом со мной, – тихо сказал он.

Гонора отрицательно покачала головой.

Каван прижался губами к ее виску и прошептал:

– Да-да, со мной.

Решительным шагом он вышел из конюшни с Гонорой на руках. Да, сначала Каван счел ее обузой, но она доказала, что это далеко не так. И с каждым днем становится все понятнее, что такая жена, как Гонора – это большая удача. А может быть, он просто сумел наконец разглядеть ее истинную сущность.

Каван, не заходя в большой зал, вошел через редко используемую дверь, в которой нуждались в основном в случае нападения на замок, когда требовалось срочно вывести людей. Он не хотел, чтобы кто-нибудь их увидел или понял, что у них опять разлад. Пересудов уже и так хватает, и Каван не хотел, чтобы сплетничать стали еще больше. И не хотел он, чтобы жена страдала из-за его дурости.

Он поднялся в спальню, не встретив ни единой живой души, быстро прикрыл дверь, уложил Гонору на кровать и снял с нее плащ.

Она лежала неподвижно, словно не знала, как ей теперь быть, или испугалась, и Каван разволновался. Он не хотел, чтобы Гонора боялась его. Ей хватило страха за время жизни с отчимом. Нельзя, чтобы все повторилось.

– Прости меня, пожалуйста, – произнес он, погладив ее по нежной щеке. – Ты не заслуживала моего гнева, и не ты была его причиной.

Она негромко вздохнула, словно все это время не дышала.

– Я подумала, что чем-то обидела тебя.

– Нет! – воскликнул Каван. – Ты ничем меня не обидела!

К его изумлению, Гонора взяла его за руку и ласково ее поцеловала, а потом прижала их сплетенные руки к груди.

– Ты не нашел брата.

Каван кивнул. Страсть, вспыхнув, разгоралась в нем все ярче.

– Поэтому я и злился.

– И ничего не узнал о том, где он находится?

– Ничего. Те, кто еще в силах был что-то сказать, сделали вид, будто ничего не знают. А может, действительно не знают, где Ронан.

– Нельзя терять надежду.

И от ее участливых слов страсть в Каване вспыхнула ярким пламенем. Она поддерживает его в поисках брата и не только сама надеется, но и поощряет его надеяться на благополучный исход! За одно это Каван был ей благодарен. Он не одинок – Гонора на его стороне.

Гонора отпустила его руку, села и удивила Кавана еще раз, прижавшись щекой к его щеке и прошептав:

– Спасибо.

Он едва не ахнул вслух, с такой силой пронзило его вожделение, но сдержался и только спросил:

– За что?

– За то, что рассказал мне правду, – пробормотала она, приблизила свои губы к его, немного поколебалась, но все же робко поцеловала Кавана.

Гонора ждала, как он отреагирует, не подозревая, что его тело мгновенно отозвалось и Каван едва сдерживается, чтобы не сграбастать ее и не воспользоваться ее невинной попыткой сближения.

Гонора расхрабрилась и снова поцеловала мужа. Ее рука бродила по его груди, а потом осторожно нырнула под рубашку.

От ее теплой ладони Кавана бросило в жар, и он пришел в полную готовность. Если не оторваться от нее прямо сейчас, он уже вряд ли сумеет это сделать, тем более что Каван не чувствовал в себе достаточно сил для воздержания. Гонора его жена, у него есть супружеский долг, у нее тоже, и будь он проклят, если этот долг не взывает к нему прямо сейчас громко и отчетливо.

Он ответил на поцелуй, не удержался. Она такая сладкая, такая невинная и готова ко всему… Зачем же столько времени отказывать и ей, и себе? Раньше или позже они все равно сольются в единую плоть, так почему не сейчас?

Она заслуживает большего.

Он отпрянул и встал, и будь он проклят, если не почувствовал, как она обиделась. Каван заметался вдоль кровати.

– Я не тот человек, за которого ты меня принимаешь.

Гонора озадаченно уставилась на него.

– Ты мой муж, хороший человек, отважный воин…

– Нет! – заорал Каван, сделал глубокий вдох и повторил уже спокойнее: – Это не так.

– Я вижу, что права, – негромко произнесла Гонора.

– Значит, ты слепая! – рявкнул Каван.

– Нет, – твердо ответила Гонора, – я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь.

Каван упрямо набычился.

– Можешь и дальше скрывать ее от меня, но я уже видела правду.

– Да как ты можешь заявлять, что знаешь меня, если я сам себя не знаю?

– Дело не в том, что ты не знаешь себя. Дело в том, что ты отказываешься себя знать.

Он остановился.

– Ты говоришь загадками.

– Разве ты можешь быть ко мне добрым, если ты не добр? Разве станешь учить меня обороняться, если тебе все равно? Разве можешь ты казниться из-за своего брата, если рисковал собственной жизнью, чтобы попытаться его спасти?

Она говорила все это без капли раздражения и с такой искренностью, что сердце Кавана заныло – из-за нее, или из-за правды в ее словах, или просто потому, что она рассуждала разумно. Каван видел, что его жена, женщина, которую он когда-то отверг, понимает его лучше, чем кто бы то ни было.

Эта женщина с длинными шелковистыми черными волосами, завораживающими фиалковыми глазами, мелодичным голосом и мягкими манерами была не той испуганной серой мышкой, за которую он ее когда-то принял. Возможно, она никогда ею и не была. Возможно, она всегда была сильной, только он, слепец, этого не замечал и сумел увидеть только сейчас.

Каван понимал, что должен ответить, должен как-то отозваться на ее слова, полные правды, но сказать ничего не мог.

Гонора улыбнулась ему, словно понимала, в каком смятении он находится, и произнесла:

– Раздели сегодня со мной ложе.

Всего только и сделать, что лечь рядом с ней, и впереди их ждет ночь страсти, которая с легкостью успокоит истерзанное сознание и растревоженную душу. Это так просто. Так легко забыться.

И в то время, как он сольется в любовном порыве со своей женой, брат будет страдать от мук ада. Какое он имеет право на наслаждение, если брат мучается от боли?

Не сказав ни единого слова, Каван повернулся и вышел из спальни.

Гонора проснулась, потягиваясь и улыбаясь, и ничуть не удивилась, увидев, что спит одна. Она даже не знала, вернулся ли муж ночью в спальню, но это не имело никакого значения. На этот раз она не чувствовала, как раньше, что ее отвергли – теперь она все понимала и знала, что только от нее будет зависеть, наладятся между ними отношения или нет.

Каван обвинял себя слишком сурово, и до тех пор, пока он не поймет, как обстоят дела на самом деле, и не примет этого, он будет и дальше наказывать себя. Наверное, Гонора и сама вела бы себя точно так же, если бы не мудрые советы ее мамы. Мама объяснила ей, что Калум – человек плохой, хотя сначала он сумел хитростью убедить ее в обратном. А когда они обвенчались, было уже слишком поздно, и единственное, что могли сделать мать и дочь, – это быть умнее, чем он. Мама до последнего вздоха убеждала Гонору, что в один прекрасный день она встретит человека, достойного доверия и любви, и проживет с ним счастливую жизнь.