— Мамочки, — помянула я давно почившую родительницу.

Существо вильнуло хвостом, подняло узкую морду, подслеповато моргнуло. Втянуло воздух, дергая головой и боковыми отростками. Снова зашипело и юркнуло за мусорную корзину.

— Куда! Стоять! — запоздало завопила я, выкрикивая заклинание разрушения. Вот только успела ли? Или странное создание проскользнуло между статуями и подрамниками?

— Теперь меня точно выгонят! — схватилась я за голову, лихорадочно пытаясь найти ползучего гада. Ведь главное правило в материализации — разрушить свое заклинание и уничтожить то, что было создано! За нарушение мне грозил огромный штраф!

Я застонала в голос и бросилась перерывать мастерскую. Отодвинула подрамники, пролезла под столами и лавками, вытряхнула мусорное ведро! Но все бесполезно. Белесое существо исчезло. Так может, разрушение подействовало? Может, я зря паникую?

Медленно опустилась на лавку, раздумывая, что теперь делать. По правилам я обязана доложить преподавателям о нарушении. Мне выпишут штраф и, возможно, не выгонят из ВСА. Но только денег на оплату у меня нет!

Что же делать?

Видит святой Фердион, я никогда не была ни трусихой, ни вруньей! Но сейчас ощущала себя в капкане, из которого не знала, как выбраться! Совестливая Тина твердила, что надо признаться. Практичная Тина убеждала сидеть и помалкивать. В конце концов, существо было совсем маленькое, с тетрадный листок! Вряд ли опасное… Не могла ведь я создать что-то страшное, правда? К тому же я уверена, что смогла его разрушить! Ну… почти уверена.

— Я снова влипла, — констатировала Тина Унылая.

Мало мне Вандерфилда, еще и этот неизвестный ползучий гад нервирует!

И совершенно некстати в голове медленно всплывало слово из учебника по чароиту.

Sitis. Жажда.

Заклинание жажды. Я должна была захотеть воды, а не Вандерфилда.

Что происходит с моей жизнью?

* * *

Что происходит с моей поганой жизнью?

Я отбросил перчатку и повернул латунную ручку крана, со злостью отметив дрожь в руках. Холодная вода ударила в ладони, и я застыл, рассматривая убегающие сквозь пальцы струи. Последнее время не покидало ощущение, что с моей жизнью происходит то же самое. Она стекала неуловимыми каплями прямиком в канализацию, и мне не удавалось это остановить.

Что случилось только что в мастерской? Зачем я вообще туда пошел? Отправился к Ривзу, а притащился в мастерскую для первогодок… почему?

Со злостью ударил кулаком по раковине, разбрызгивая воду.

Заклинание. Девчонка соврала. Все дело в заклинании. Она повторила его и отразила, сумев подействовать на меня! Пробила мою защиту!

Я узнаю правду!

Сбил с полки ровный ряд бутылочек с мылом и пастой. Осколки брызнули стеклянными слезами, один впился в бок. Я с досадой его вытащил, отбросил. Вздохнул. Глянул недовольно на разбитый пузырек. Такие проявления эмоций недостойны фамилии, которую я ношу. Неконтролируемые вспышки агрессии позволяют себе лишь простолюдины. Я же на это не имею права. Отец говорит, что наследник слишком эмоционален и вспыльчив. Эти качества из меня выбивают с детства…

«Наш сын еще молод, Мариус, — с привычной снисходительностью говорила отцу моя безупречная мать — леди Амалия-Долорес. — И он истинный разрушитель. Ты ведь понимаешь, как тяжело ему контролировать ярость. Вспомни себя в двадцать пять лет. И прояви… понимание…»

Понимание? Отец никогда не страдал подобными слабостями. У отца вообще нет слабостей.

Я усмехнулся.

На моем языке вкус девушки, прикосновение к которой более чем недостойно. Да это то же самое, что копаться в отбросах!

Я почти видел, как презрительно сморщила бы совершенный носик моя мать, узнай она об этом, или как разочарованно посмотрел бы отец. Вопиющее бесчинство.

Вот только мне почему-то хочется снова ощутить этот затухающий вкус, окунуться в него, распробовать. Я никак не мог распознать нюансы. Шоколад? Какой-то экзотический фрукт? Или цветок? Сладость ванили, немного терпкости…

Желание. У пустышки был вкус желания. Почти невыносимый…

Руки зачесались от желания швырнуть в стену что-нибудь еще.

Проклятие какое-то!

Это было первое, что я подумал, когда все началось. Проклятие. Заклинание. Чужая навязанная воля. Что угодно! Но вмешательства не было, и это пора признать. В том, что со мной происходит, нет чужого и злого умысла. Это подтвердил опытный и очень дорогой заклинатель, к которому я тайно обратился. Это подтвердил Аодхэн. И если в первом я еще мог усомниться, несмотря на его статус и кучу регалий, то во втором — нет.

— Ни единого признака чужой магии или вмешательства, — с привычной усмешкой произнес Аодхэн. Хотелось не поверить. Но, увы… Аодхэн не ошибается.

Но если меня не прокляли, то в чем дело? Что происходит?

Взгляд зацепился за серебристый диск в распахнутом шкафу. Чаронометр. От одного вида этого предмета стало не по себе. А ведь раньше… раньше! Первые годы после пробуждения потенциала я брал измеритель с предвкушением. И испытывал тайный восторг, наблюдая, как ползет по цифрам черная стрелка. Потом привык, конечно. И стал относиться к собственному потенциалу так, как учил отец — со спокойным достоинством. Я заслужил черный сектор. Правом рождения, правом принадлежности к великим Вандерфилдам! К основателям Королевства! К тем, кто издревле стоят у трона, тем, на чьей мощи держится королевская власть Тритории.

И я собирался стать в ряд своих предков с высоко поднятой головой и осознанием ответственности и силы, которой наделен. Я желал стать тем, кем будет гордиться семья! Перед кем склонятся головы сильнейших заклинателей!

Разве я мало сделал для этого? Разве не нес свою фамилию с честью?

Лучший студент ВСА, выдающиеся достижения, обучение по углубленной программе!

Я достоин, раздери все бездна! Достоин! Я лучший!

Был.

Переступил босыми ногами, не замечая, что топчу стекло.

В прошедшем времени. Потому что с некоторых пор я боюсь чаронометра. Боюсь проклятого куска зеркала со стрелкой!

Процедив сквозь зубы ругательство, от которого отец наверняка поджал бы губы и наградил еще одним презрительным взглядом, я рывком выхватил измеритель и прижал к руке. Стрелка качнулась. И на миг показалось, что она не сдвинется вовсе. Так и останется на жалком нуле… На висках выступила испарина, во рту стало горячо. Кровь. Я прикусил щеку. Соленая кровь смыла вкус девчонки из Котловины, и я ощутил облегчение. Так лучше…

И снова посмотрел вниз, на чаронометр. Словно нехотя стрелка двинулась отмерять единицы. Сердце колотилось об ребра, давило в горле.

Десять… двадцать… тридцать…

Я всегда измерял потенциал десятками. Жалкие единичные деления — это для неудачников.