Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Братья Даллес были переговорщиками и заключали сделки; Моссадег был утопистом. Американская история учила их, что будущее обязательно будет лучше прошлого; иранская история учила его, что это чепуха. Они верили, что бедные страны могут прогрессировать, только принимая чужаков; он же ненавидел то, что иностранная власть сделала с Ираном.
Моссадег был студентом юридического факультета Невшательского университета в Швейцарии, когда летом 1919 г. Великобритания объявила, что навязала беспутной иранской монархии одностороннее "соглашение", согласно которому она возьмет под свой контроль армию, казну и транспортную систему Ирана. Это вызвало у него пароксизм возмущения. "Он общался и переписывался с другими видными иранцами в Европе, публиковал листовки и писал в Лигу Наций, протестуя против соглашения", - пишет один из биографов. "Он даже отправился в Берн с единственной целью - изготовить резиновую печать для Комитета сопротивления наций, от имени которого были выпущены антисогласительные заявления".
Вот почва для манящей исторической фантазии. Осенью 1919 г. молодой Моссадег находился в Берне, реализуя свой антиколониальный пыл. Там же находился и еще более молодой Аллен Даллес, который завершал свою операцию по шпионажу в пользу Первой мировой войны и готовился к отъезду на Парижскую мирную конференцию. Ни один из них не мог знать о существовании другого. Невозможно узнать, пересекались ли они когда-нибудь - скажем, Моссадег платил за резиновый штамп, пока Аллен проходил мимо витрины магазина, - но дух случайности желал бы этого.
Моссадег не переставал мучиться от вынужденного подчинения своей страны иностранной власти. После Второй мировой войны он стал лидером националистов в парламенте. Наибольшую известность ему принесло осуждение британской собственности на нефтяную промышленность страны, но в 1950 г. он нашел другой дерзкий иностранный проект, против которого можно было выступить: семилетний план развития, разработанный Алленом для компании Overseas Consultants Inc. Он и другие националисты осудили этот план как продажность иностранным воротилам.
Даже в США некоторые сомневались в проекте OCI. Дин Ачесон, занимавший пост госсекретаря в момент объявления о проекте, назвал его "грандиозным планом, не под силу иранскому правительству". Тем не менее компания, поддерживаемая Sullivan & Cromwell, продолжала работать.
Оппозицию контракту OCI возглавил свободный политический союз Моссадеха - Национальный фронт. Во время обсуждения контракта в парламенте один из депутатов Национального фронта предупредил, что его стоимость "сломает спину будущим поколениям". Другой утверждал, что "Иран не должен слепо следовать советам иностранной державы" и должен доверить свое развитие "не американским советникам, а подготовленным иранским экспертам, обладающим опытом". Эти выступления вызвали патриотический резонанс, и в декабре 1950 г. парламент, отказавшись выделить средства на реализацию проекта, фактически убил его. Так одним махом было ликвидировано гигантское предприятие, на котором Аллен и OCI надеялись заработать большие прибыли и которое стало бы идеальной базой для проецирования американского влияния на весь Иран и Ближний Восток.
Не успев нанести этот тяжелый удар по позициям иностранного капитала в Иране, Моссадег вскоре нанес другой. 28 апреля 1951 г. парламент избрал его премьер-министром. Прежде чем согласиться, он попросил проголосовать за национализацию нефтяной промышленности страны. Голосование было единогласным.
Этот драматический шаг не сулил ничего хорошего другому важнейшему клиенту Аллена - банковской корпорации Дж. Генри Шредера, которая выступала финансовым агентом Англо-иранской нефтяной компании и в совет директоров которой он входил. Это также потрясло Фостера, который в то время занимался поиском бизнеса в Иране для другого клиента Sullivan & Cromwell - Chase Manhattan Bank. Кроме того, это была лобовая атака на структуру нефтяной промышленности, с которой фирма была тесно связана на протяжении десятилетий и которая стала основой мировой экономики.
Противодействие Моссадега западным привилегиям сделало его лидером, к которому братья Даллес относились с инстинктивным недоверием. Недоверие переросло во вражду, когда он помог сорвать контракт с OCI. Оно еще более обострилось, когда он национализировал нефтяную промышленность своей страны. Он стал воплощением одного из их кошмаров: популиста, который будоражит массы, отвергая то, как устроен мир.
Таким образом, Моссадег стал первым монстром, которого братья Даллес решили уничтожить. Его устранение было одной из самых приоритетных задач на 1953 год. За годы работы в компании Sullivan & Cromwell они успели затаить на него злобу. Придя к власти, они стали действовать в соответствии с этим.
* * *
Когда Фостер и Аллен освоились на новых рабочих местах, в вашингтонском обществе проявились резкие различия в характере, разделявшие их с детства. Фостер оставался мрачным и замкнутым. Он редко выходил на улицу по вечерам, предпочитая сидеть дома, работая над речью, читая детективный роман или играя в нарды с Джанет. Единственное его регулярное публичное появление в Вашингтоне - воскресное утро в Национальной пресвитерианской церкви, где он садился на скамью, которую полвека назад занимал "дедушка Фостер". Он был неловким гостем на ужинах, часто неуклюже одетым в некрасивые зеленые костюмы, с отвлекающими привычками, такими как помешивание напитка указательным пальцем и вытягивание ног, чтобы показать участки бледной кожи. Во время одного из ужинов жена заместителя министра военно-морского флота заметила, как он берет со свечи расплавленный воск, сжимает его в шарик и жует.
"Так вот, господин Даллес, я ругаю своих детей за это", - сказала она ему. "Это плохие манеры, и они портят скатерть".
Фостер быстро извинился за свою "ужасную привычку" и позже признал, что дама подарила ему коробку свечей, чтобы смягчить обиду. Социальная грация не была его сильной стороной и на работе. Его уверенность в собственных суждениях была настолько сильна, что он не чувствовал необходимости советоваться со специалистами Госдепартамента и часто обращался с ними грубо. Во время совещаний он беспрестанно рисовал на желтых юридических блокнотах, делая перерывы, чтобы поточить карандаш перочинным ножом. Когда он задумывался, то издавал то, что обозреватель Стюарт Алсоп назвал "небольшими щелкающими звуками, издаваемыми языком". Длительные паузы между предложениями были легендарны.
"Его речь была медленной, - писал после одной из встреч будущий премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан, - но она легко поспевала за его мыслями".
Аллен был полной противоположностью: жизнерадостный, общительный, яркий представитель дипломатической тусовки. Никто не знал, что он замышляет, но все догадывались о правде, чтобы придать ему атмосферу таинственности. Его трубка создавала дымный ореол, который усиливал таинственность. Приступы подагры
