– Понимаешь, дня два назад я случайно, ведь никто же этого не делает, посмотрел вот на такое же звездное небо. И меня пронзил ужас. Скажешь, поздновато? Нет, это было совсем не так, как в детстве, когда впервые осознаешь себя ничтожной пылинкой в этой нигде и никогда не кончающейся бездне, в этой бесконечности! Нет! Позавчера я понял, что это всего лишь декорация, которую нам не дано разорвать и проникнуть туда, где огромный мир, настоящий. Это не то звездное небо! То, настоящее звездное небо над головой и тот нравственный закон внутри, про которые говорил Кант, – это не для нас. Это для людей!

– Постой, – прервала его Стрелка, – перестань дрожать, как каталептик! Для кого это ещё на хрен – не для нас? Мы с тобой хронопы и надейки что ли?

– Нет, нет, – Танцор перешел на шипящий шепот, с ним явно творилось что-то из ряда вон, – мы с тобой программы. Во всяком случае, лично я себя иногда именно так ощущаю. Нет, не думай, что я тронулся. Нет, это не то, совсем не то. То, что я эту гниду замочил, это здесь ни при чем.

Стрелка поняла, что вмешиваться в этот монолог не имеет никакого смысла. Поэтому стояла и слушала молча. В конце концов, выслушал же он её вчера.

Танцор, уже несколько успокоившись от молчаливого непротивления Стрелки, продолжал развивать мысль:

– Тут много всяких косвенных свидетельств. О первом, о необнаружимости Сисадмина, я уже сказал. Идем дальше. Я с удивлением понял, что моей предыдущей, артистической, жизни как бы и не было. Лишь какие-то смутные воспоминания, словно прочитанные в книге. Никаких контактов с прежними знакомыми, хоть ни с кем я в усмерть и не перегрызся. Никаких телефонов в книжке. Что из этого следует? Меня запустили, в смысле – запустили на компьютере, совсем недавно. То есть я «родился» уже взрослым человеком-программой, в память которого вложили все необходимые сведения о его прошлом. Но этого прошлого в действительности никогда не было.

Вспомни ту сигаретную пачку, которую небо пробило пулей. Вспомни другие невероятные события, их было немало. Что это такое? Это чу-де-са. Не смейся. Чудеса, говорю я тебе. Чудеса, которые творит Сисадмин. И которые доступны лишь представителю высшего уровня по отношению к нам с тобой, по отношению к миру нас окружающему. Либо мы с тобой люди, а Сисадмин – Бог. Либо он человек, а мы – программы, им созданные. Ведь что такое программа? Это текст, типичный текст, состоящий из буковок и циферок. Богом Сисадмин быть не может по причине своей совершенно блядской натуры. Значит, мы программы. Но между нами и им такая же пропасть, как между ним и творцом человеческого мира.

Стрелка уже пришла в себя от высшей степени обалдения, поняла, что Танцора, этого хорошо сохранившегося тридцатипятилетнего ребенка, бояться не стоит. И этот бред даже начал её занимать. Она сняла с плеч руки Танцора, закурила и, чтобы не торчать столбами посреди Трехпрудного переулка, они пошли к Чистопрудному бульвару, чтобы побеседовать там как следует, сидя на скамейке у памятника.

– Дорогой, – совершенно невинным голосом сказала Стрелка, – а ты не допускаешь, что, мы, так сказать, черви компьютерные, написанные на Си с двумя плюсами, должны трепетать, произнося имя Сисадмина, нашего создателя? Зачем же он сделал нас такими непослушными тварями? Ведь кем мы его только не называем! Козел в ряду посвященных ему эпитетов – самое благозвучное имя.

– Нет, все нормально. Чтобы мы трепетали, он должен нам, программоидам, закатить Содом и Гоморру, Великий потоп и прочие тотальные кары. А мы, как я понимаю, пока ещё твари непуганые. Я тебе ещё раз говорю, что нас сделали индивидуальностями со всеми вытекающими последствиями, – со свободой выбора, со стремлением найти свою истину. И даже право на бунт против создателя – это тоже нормально.

– Хорошо, а ощущения. Наши ощущения – это откуда берется? Ощущение жизни, черт возьми.

– Чудная ты. Ведь больше меня же в компьютерах сечешь. Скажем, в тексте твоей программы есть процедура, которая называется «кожа». Она вступает во взаимодействие с другой программой, у которой есть процедура «ветер». И твоя «кожа» ощущает дуновение «ветра». Жизнь – это ведь взаимодействие разных текстов.

Или возьмем трахание. Данные процедуры у разных полов составлены так, что мы твердо знаем: трахаться – это очень хорошо. Но твоя и моя процедуры наилучшем образом совпадают друг с другом. Поэтому мы и вместе. Правда, не только поэтому.

Кстати, у людей то же самое. Их кожа, печенка, мозги и прочая требуха не сделаны их клеток и молекул. Все это чистая фикция. Просто программа, описывает хомо сапиенса в терминах клеток и молекул, в связи с чем они, молекулы, и видны в микроскоп. Тоже картинка, jpg-файл. Так что разницы между нами и ими никакой. Только уровни разные.

До меня сегодня дошло, что раньше программоиды появиться не могли. Потому что компьютеры были автономными. А для существования мыслящего существа необходим внешний мир, который полон случайностей, не всегда предсказуем и достаточно хаотичен. И это стало возможно с появлением Интернета, который именно таков. Вот мы с тобой в нем и живем. Он, конечно, здорово похож на человеческий мир. Однако есть и расхождения – разночтения. Например, встречаются всякие ошибки, которые для нас ошибками не являются. Скажем, на сайте, посвященном московским памятникам, что-то перепутали, но мы воспринимаем это как истину. Вот ты уверена, что здесь должен стоять памятник именно Александру Сергеевичу, а не какому-нибудь другому чуваку?

– Уверена на все сто, потому что он здесь всегда стоял, сколько я себя помню. Но, ладно, я – девушка толерантная, согласная со всей ахинеей, которую ты мне доказываешь. Но скажи-ка, пожалуйста, для чего надо было нас создавать? Чтобы, извиняюсь, в мы в этой идиотской игре мудохались?

– А это очень просто. Это проверка. Проверка программ, обкатка. Причем, разнообразная. В «Мегаполисе» же ведь не только мочат, ни и другие ристалища устраивают.

– Я что-то про такое в Пятикнижии не читала. Сделал и сказал, что это хорошо. И вскоре послал к едреней фене на землю, чтобы в поте рожали и в муках бабки заколачивали. Разве не так?

– Кто же будет рассказывать про все свои неудачные попытки?

– Ладно, заметано. Пусть будет по-твоему. Потому что пора домой, а то мой процедуре жуть как захотелось потрахаться с твоей.

Они встали, загасили бычки и пошли обнявшись в сторону Яузы. Через сорок минут, несмотря на то, что было уже три часа ночи, весь подъезд, в котором жили Танцор со Стрелкой, с первого этажа до девятого, наполнился громогласной песнью процедуры торжествующей похоти: «О! О, Мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!» Сразу несколько процедур умеренного образа жизни начали исступленно колотить по отопительным батареям.

В Москве, как всегда не сообразуясь ни с народными приметами, ни с календарем, ударили первые заморозки. Вполне серьезные и оскорбительные. Особенно, когда даешь дуба в троллейбусе третьего маршрута, а мимо тебя в иномарках проносятся вроде бы такие же, как и ты, люди в пиджаках, а то и вовсе в рубашках, и думающие о чем угодно, но только не о морозе.