Ощутив слабость и дрожь в ногах, он заходит в паб и на последнюю мелочь заказывает двойную порцию виски. Осушив стакан залпом, он идет домой.

Ограбление плохо сказывается на его отношениях с женой. Хотя Моника не говорит об этом прямо, очевидно, что она ему не верит. Старая как мир история. Муж пришел домой подвыпившим, утверждая, что его ограбили и отняли деньги, припасенные на праздник. Рождество испорчено. Они вынуждены одолжить денег у высокомерного брата Моники. Ее недоверие его злит, они отдаляются друг от друга и в Рождество вынуждены притворяться веселыми только ради детей; в доме воцаряется уныние; они замыкаются в молчании. «Мысль о том, что она могла счесть его лжецом, отравляет ему душу». Он работает как вол, он верен и предан ей, и у него нет от нее секретов. Как она смеет подозревать его во лжи! Однажды вечером, когда Наоми и Джейк уже заснули, он требует, чтобы она сказала, верит ли она в то, что его ограбили на улице. Моника злится и не отвечает. Вместо этого она ловко меняет тему разговора (трюк, который отлично ей удается, с горечью думает он, ему тоже следует научиться). Ей надоела такая жизнь, говорит она, надоело находиться в финансовой зависимости от него, сидеть целый день дома, пока он занимается карьерой. Почему бы не сделать наоборот – он будет сидеть дома, заниматься домашним хозяйством и детьми, а она вернется на работу?

При этих ее словах он внезапно осознает привлекательность открывшейся перспективы. Он сможет забыть об ужасных школьниках, вечно галдящих и не сидящих на месте во время урока. Пора перестать делать вид, что ему небезразлично, будут ли они знать хоть слово по-французски. И кроме того, ему нравится проводить время с собственными детьми. Ему представилось, как утром он ведет их в школу и детский сад, потом пару часов занимается своими делами, может быть, даже пытается претворить в жизнь свой давний замысел и написать что-нибудь, потом забирает Джейка и кормит его ланчем. Днем – игры с детьми и домашняя работа, не слишком обременительная. Пусть она вкалывает как проклятая. Но теперь они в ссоре, и он не в настроении делать примирительные предложения. Он резко возвращает Монику к теме ограбления. Требует, чтобы жена назвала его лжецом, если она ему не верит, или пошла в полицию и прочитала его заявление. В ответ она выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.

Устанавливается унылый мир; каникулы подходят к концу, и он возвращается на работу. В школе все плохо по-прежнему. Ребята впитывают господствующий в культуре мятежный дух. «Валюта на школьном дворе – гашиш, алкоголь и сигареты», а учителя, включая директора, находятся в смятении, отчасти полагая, что атмосфера мятежа – это признак той самой свободы и творческой энергии, которую они призваны разбудить в учениках, отчасти сознавая, что в школе ничему не учат и школьное образование катится к чертям. «Шестидесятые», как бы мы ни определяли это понятие, вошли в новое десятилетие, надев зловещую маску. «Те же наркотики, которые якобы несли умиротворение и просветленность студентам из «среднего класса», теперь разрушали жизненные перспективы озлобленной городской бедноты». Пятнадцатилетние юнцы приходят на уроки Себастьяна одуревшими от таблеток или спиртного. Школьники и того младше принимают ЛСД на площадке перед школой, и их отправляют домой. Бывшие ученики открыто продают наркотики у школьных ворот, нередко в сопровождении собственных мамочек в инвалидных колясках. Директор содрогается. Все остальные – тоже.

Под вечер у Себастьяна часто садится голос: в школе он целый день говорит на повышенных тонах. Он отдыхает только по пути домой, собирается с мыслями, одиноко минуя один мрачный квартал за другим. Какое облегчение, что четыре раза в неделю Моника ходит на вечерние занятия – йога, немецкий язык, ангелология. В противном случае они наталкиваются друг на друга; если они и разговаривают, то только на бытовые темы. Он спит в гостевой спальне, объясняя детям, что его храп будит мамочку. Он готов оставить работу, чтобы пошла работать она. Но не в силах забыть, что она считает его за человека, способного пропить деньги, предназначенные на рождественские подарки детям. Пропить, а затем солгать. Очевидно, что проблема гораздо глубже. Их вера друг в друга подорвана, их брак переживает тяжелые времена. Поменяться с ней ролями – это не более чем косметика. Но мысль о разводе наполняет его ужасом. «Какие последуют сцены и ссоры! Какое право они имеют подвергать таким мучениям Наоми и Джейка?» Разрешить кризис должны они сами, но он не знает, с чего начать. Стоит ему подумать о парне с кухонным ножом, как гнев возвращается. То, что Моника не верит ему, не верит в него, порвало струну в их отношениях, и Себастьян чувствует себя преданным.

Да вот еще вопрос денег: их вечно недостает. В январе их двенадцатилетней машине понадобилась новая муфта сцепления. Это, в свою очередь, задержало выплату долга брату Моники – погасили только в начале марта. Спустя неделю, когда Себастьян сидит в учительской во время ланча, к нему подходит секретарь школы. Его жена звонит по телефону, ей срочно нужно переговорить с ним. «С трепещущим от страха сердцем он спешит к телефону. Она никогда раньше не звонила ему в школу, и он страшится ужасных новостей, не дай бог что-то с Наоми или Джейком». Поэтому он с некоторым облегчением узнает, что утром их дом обокрали. Моника отвезла детей в школу, потом была у доктора, оттуда поехала за покупками. Вернувшись домой, она увидела, что парадная дверь приотворена. Грабитель проник в сад позади дома, разбил оконное стекло, поднял щеколду и влез внутрь, потом набрал добычу и вышел через переднюю дверь. Что он унес? «Она перечислила все монотонным голосом». Его драгоценный «Роллейфлекс»[22]производства тридцатых годов, купленный много лет назад на премию, которую он получил за победу на олимпиаде по французскому языку, в Манчестере. Украли также радиотранзистор, его бинокль «Лейка» и ее фен. Она делает паузу, а потом говорит все тем же лишенным выражения голосом, что украли и все его альпинистское снаряжение.

Себастьян испытывает потребность присесть. Хлопотавший рядом с ним секретарь тактично выходит из кабинета и закрывает за собой дверь. «Столько замечательных вещей, собранных за долгие годы, столько драгоценных воспоминаний, включая веревку, с помощью которой он однажды спас жизнь другу во время бури в Андах». Даже если страховка покроет потери, в чем Себастьян сомневается, он знает, что никогда не возместит украденное снаряжение. Там было слишком много всего, а у них в жизни совсем другие приоритеты. Украдена его молодость. «Его высоконравственная терпимость и гуманизм словно покинули его, и он представил себе, как руки его тисками сжимаются на горле грабителя». Он встряхнулся и отогнал от себя кровожадные мысли. Моника сообщила, что полицейские уже приходили. На разбитом стекле обнаружены следы крови. Но вор, похоже, был в перчатках, так как отпечатков пальцев нет. Он говорит ей, что грабителей наверняка было двое, один человек не успел бы так быстро вытащить и вынести из дома все снаряжение. «Да, согласилась она, говоря все так же безэмоционально, грабителей, наверное, было двое».

Вечером, дома он не может удержаться и производит мучительное исследование чулана под лестницей, где лежало его снаряжение. «Он поставил вертикально ведра и швабры, потом поднялся наверх и заглянул в ящик, где хранился его фотоаппарат». Грабители знали, что уносить, хотя фенов было два, так что в этом потеря невелика. Увы, несчастье, вторжение в их частную жизнь вовсе не сблизило Себастьяна и Монику. После краткого разговора они решают ничего не говорить детям, и Моника отправляется на вечернее занятие. В последующие дни он чувствует себя настолько скверно, что едва находит силы позвонить в страховую компанию. Цветная брошюра сулит «достойное страховое покрытие», но крошечным шрифтом в графике выплат оговорены ростовщические, совершенно невыгодные уловия. Страховка покрывает лишь мизерную часть стоимости фотоаппарата, а альпинистское снаряжение не покрывает вовсе, так как оно не прошло инвентаризацию.