Школьник умолк, оглядев завороженный зал. Подкопаев чувствовал, как оледенело сердце и он стал бесчувственен ко всякой боли. Школьник хлопнул в ладони. Люстры погасли. Стало темно. Только в дальнем конце зала пламенел очаг, и слышался треск поленьев.

Зажегся багровый прожектор, осветив середину зала, словно туда натекла лужа крови.

Послышались скрипы, звоны. В зал медленно, тяжело вкатили дощатый помост на колесах. На помосте высилась сварная железная рама. Под ней, опрокинутый на спину, с воздетыми ногами, лежал бык. Он был огромен, с дышащими буграми мышц, с запрокинутой рогатой башкой, на которой пучились налитые кровью глаза. Громко дышали розовые ноздри, из толстых губ вываливался шершавый язык. Ноги быка были прикованы к железной раме. Перевитые венами, набухли семенники. Слизистый, возбужденный корень содрогался.

Помост на колесах, толкаемый силачами в блестящих одеждах, остановился в багровом пятне прожектора. Было слышно, как звенят цепи, сипит бык. Камила Вовчек издала сдавленный стон.

Пахло хлевом, бычьей мочой, кислым железом и чем-то еще, чем, возможно, пахнут эшафоты.

Школьник простер к быку руки, возвышая стенающий голос:

– Имеющий сердце есть бык. Пронзивший сердце быка есть герой. Сердце быка есть камень, преградивший поток. Герой пронзает сердце быка, открывает потоку путь. Поток есть Россия, он – лоза, братство. Россия сбросила бремя быка, и бык, принявший сталь в сердце, вернулся в луга, вскормившие зверя.

В глазах Школьника исчезли зрачки, остались млечные бельма. Его голос напоминал ветер в стальной трубе, откуда веяло стужей.

Подкопаев видел, как в зал вбежал человек, похожий на танцора, в блестящем трико, голый по пояс, мускулистый, с черными кудрями. Почти половину лица покрывало родимое пятно. Было ощущение, что у него два лица, солнечное и ночное. В его руках сверкал острый длинный кинжал с костяной рукоятью. Танцор сделал несколько кругов по залу, изящно раскланялся перед Школьником. Просверкал над головой кинжалом. Подлетел к быку. Нацелил клинок в дышащий бок, в основание левой воздетой ноги. Приставил острие, обернувшись к собравшимся, как факир, перед тем, как показать искусный фокус. С силой ударил ладонью в торец костяной рукояти, вгоняя сверкающую сталь в тело быка. Сталь ушла в сердце. Бык ахнул, как человек. Бугры мышц заходили. Могучие ноги натянули цепи. Из-под клинка с шипеньем ударил красный пар, словно пробили бак с кипятком. Это излетала жизнь быка. Из дрожащего корня брызнуло раскаленное семя длинной млечной струей. Ударило в зрителей. Камила Вовчек была вся в клейкой горячей гуще. Старая правозащитница отирала лицо, сплошь залепленное жидким студнем. Обе женщины не спешили смахнуть с себя бычье семя. Камила облизывала губы, словно это был сладкий кисель. Правозащитница втирала семя в свои дряблые щеки.

Бык умер. Рогатая голова запрокинулась. В черных глазах стеклянно застыл ужас.

Подкопаев чувствовал, как начинает содрогаться желудок, и с трудом удержался, чтобы не убежать с места казни.

Школьник, не стирая с костюма клейкое пятно, дождался, когда увянет окружающий клинок букет розового пара. Вновь простер руки и возгласил:

– Пусть источится до капли кровь быка, смешается с пылью дорог и по ней проследуют боевые колесницы героев, сразивших быка!

Еще один танцор в трико, грациозно перебирая стопами, внес в зал эмалированные тазы. Расставил вокруг помоста с быком. Тот, что нанес быку «удар милосердия», выхватил из бычьего сердца клинок и взрезал набухшую на звериной шее артерию. С громом, тяжко ударила черная кровь, ополоснула таз алыми языками. Текла, как из пробитого резервуара, постепенно сникала. Таз был полон крови. В воздухе стоял парной запах, и все, кто окружал помост, втягивали ноздрями пропитанный кровью воздух. Пьянели, блаженно улыбались. А редактор гламурного журнала норовил окунуть пальцы в горячий таз.

Школьник, как жрец, поднял руки и возвысил голос:

– Пусть семя быка иссякнет вовек и не принесет потомства, как не приносит его древо, лишенное завязи!

Прежние танцоры исчезли. Их сменили два танцующих виртуоза в балетных трико, вооруженные бензопилами. Запустили свои звенящие инструменты. Скользили по залу, совершали пируэты, играли на бензопилах, как на скрипках. Приблизились к бычьей туше, и один, ловко, играючи, иссек из быка семенники, брызгая ошметками, вгрызаясь зубьями пилы в бычий пах.

Рванул семенники, сжав в кулак, выдрал с кровавыми волокнами и шмякнул в таз. Поднял мокрую бензопилу, салютуя собравшимся.

– Пусть изотрутся в прах стопы его, и да не оставят следов на дорогах мира сего, как не оставляет следов в небе пролетевший камень, в море проплывшая щепка, а в душе человека дурной сон в осеннюю ночь. – Школьник сделал ладонями режущий жест.

Второй танцор с пилой, огибая быка, рассекал его ноги. Пила звенела, кости хрустели. Ноги, лишенные копыт, распадались, словно бык в изнеможении раскинулся на помосте. Над ним в цепях раскачивались обрубки с копытами. Танцор поднял пилу, отдавая салют.

Подкопаева ужасало убийство быка. Мука и смерть быка должны были обессилить и убить Президента. Магические заклинания Школьника лишали Президента жизненных сил, разрывали сердце, отсекали от власти. В зале был установлен не просто помост, это был эшафот, на котором четвертовали Президента. Яростные сгустки излетали из зала, мчались, как ревущие снаряды, попадая в кабинет Президента, сокрушали его.

Подкопаев видел, как наклоняется мединилла великолепная. Ее ветви сгибались, как лук, а потом распрямлялись, пуская свистящие стрелы в невидимую мишень. Брауншвейг, как дирижер, взмахивал руками, управлял деревом, его щеки дрожали. То приседал на корточки, то вспрыгивал, он парил, не касаясь земли. Листья дерева утратили зеленый цвет и стали огненно-красными.

Подкопаев чувствовал чудовищную ярость, скопившуюся в зале. Этих людей, сладострастно наблюдавших убийство быка, было множество. Они заполонили банки, офисы, научные центры, университеты. В их руках находились газеты, театры, телевизионные каналы, министерства. Они управляли общественным мнением, создавали и разрушали репутации, доводили до самоубийства врагов, продвигали на влиятельные посты единомышленников. Они сознавали свое единство, объединялись для нанесения удара, для отпора противнику. Страна была захвачена, и только хрупкая преграда отделяла их от полной победы. Этой преградой был Президент. Убивая быка, они убивали Президента. Колдуны и чародеи, они использовали магические знания для сокрушения последней преграды. И тогда настанут окаянные дни для России. Начнутся расстрелы, взбухнут расстрельные рвы, в которые лягут те, для кого Россия святыня. И башня, которую они воздвигнут, уведет Россию под землю, в ад, навсегда лишит ее небесной лазури. И только он, Подкопаев, собирающий в тайный бриллиантик свидетельства страшного заговора, только он один может спасти Россию. Совершить подвиг, пусть и ценой жизни.

Подкопаев поворачивался в разные стороны, направляя секретный объектив на магов. Вероника издалека, чувствуя его смятение и муку, вдохновляла Подкопаева взглядом лазурных глаз.