Мы подошли к кустам близкой моему сердцу малинки, и здесь она была разноцветной. Но прямо на глазах крупные ягоды стали вспучиваться, идти темными пузырями, которые слипались и протекали дурно пахнущей пеной. Для меня такое, как надругательство над святыней, как сопли у пианиста во время исполнения Моцарта. Из пены стали выходить извивающиеся ослизненные нити, что мигом свивались в клубки. И вот уже клубки покатились – четко направляясь на людей, словно имели головки самонаведения. Как седые перекати-поле, только по воздуху; наверняка они за что-то цеплялись, но этого не было видно. Невольные зрители завизжали от ужаса. И я понял, что дальше легкого пути не будет.

И тут же иллюстрация к моим мрачным мыслям. Какая-то дама из нашей толпы беженцев с испуга свернула не туда и свалилась в водоем с живописными гигантскими лилиями, именуемыми Виктория регия. Вода здесь, в отличие от той ласковой и умной, что была в корабельном бассейне, не собиралась выталкивать дамочку, и даже отпускать ее не захотела. Пострадавшая пыталась вскарабкаться на трехметровый лепесток Виктории регии, но тот, покрывшись предательской слизью, два раза сбросил ее. А на третий раз она не выплыла. Никто не полез ее спасать, даже не остановился, включая меня. Я потом себя не раз спрашивал, почему тогда не рискнул? Наверное, не почувствовал ее своей, рисковать своей шкурой за кого-то вроде Синтии Сесспул или Ингрид де Фикельмон не захотелось.

– Через оранжереи проскочить не удастся, тут все подряд заражено модифицированными деймами, – подсказала Надя, которая держала нос востро и получше меня разобралась со схемой палуб. – Включаем план «Б», выметаемся через боковой секторный выход. Потом спускаемся вниз – на ярус техобеспечения – и движемся по нему, пока не находим вертикальные вентиляционные каналы, ведущие к шлюпочной палубе.

Оказывается, у Нади имелся план «Б» и наш драп приобрел осмысленный характер. «Ведьмины головы» катились за нами, задорно подпрыгивая и оставляя след из пыли и пара. И катились быстро, цепляясь своими «волосами» за все подряд. Когда убегаешь от волка, то, наверное, кажется, что вот-вот линейка острых зубов войдет тебе в ляжку. А сейчас казалось, что эти нити уже окрутили тебя, входят в кожу, вползают в нутро, обвиваются вокруг спинного хребта, затягиваясь петлями на позвонках, и вот-вот начнут резать внутренности на ломтики, начиная с мозгов и кончая яичками. Даже появилось ощущение неприятное – словно потроха у меня уже обвиты. Ну да, готов признаться, я – невротик. Но только никто не может дать невротику стопудовой гарантии, что его ощущения – фальшивые.

Убегали мы всем табуном знатно, с ветерком, даже старичок Сесспул – с заметным попукиванием, для ускорения, мчался, как испуганный осел. Чуть секторный выход не проскочили, который вообще-то был едва заметен на стенной панели – та, с помощью голографического экрана, имитировала джунгли.

Когда до выхода оставалось совсем немного, я почувствовал: что-то есть, прямо перед ним, преграждает путь. То ли облако аэрозоля, то ли разряженный студень. Я, подхватив валяющуюся на дерне сливу, швырнул в ту сторону. Слива, успешно пролетев несколько метров, неожиданно застыла в воздухе и распушилась, словно обросла серебристым пухом. Несмотря на мой предупреждающий окрик, в это марево по инерции вбежал Фельшман. И сразу король снэков и хрен знает из чего сделанных чипсов покрылся паутиной, засеребрился. Красота его была недолговечной. Физиономия Фельшмана не успела отразить ужас, когда паутина стала шинковать ее и быстро превратила в блюдо из мелко порубленной свинины – по палубе запрыгали глаза. Из рассеченного брюха выпал обед из первого, второго, пятого и десятого, которые господин Фельшман недавно запихал в себя на очередном банкете. Содержимое гнилой головы, думавшей всегда только о том, где бы что урвать да захапать, упало на палубу горкой фарша. Вот и все, что осталось от экс-президента, вызывавшего уважение у «всего мирового сообщества». Я зафиксировал автоматическое появление у меня мысли – хоть этим меньше стало. Даже элементарной солидарности, как у толстяка к толстяку, не почувствовал.

И сразу же мелькнула тоненькая зеленая молния и волна огня растеклась по облаку, это Надя использовала электроимпульсное устройство. Огонь, казалось, имел форму и дышал, как дракон, даже был пронизан яркими жилками, но пара секунд, и он резко свернулся. На его месте повис недолгий дымок, а потом вернулось облако, словно выплыв из ничего. Значит, выстрел элайзера не помог.

– Это «изгородь», дисперсная среда из деймов, которая нас не пропустит, – оценила Надя. – Тогда снимаем в темпе слой почвы. Его толщина не более двадцати сантиметров. Мы с Маном проверяли не раз.

Ага, у нее есть и план «В». И я вынужден снова принять командование со стороны девчонки. Она ж здесь местная. И она точно в маму пошла, которая когда-то партизанкой была.

С помощью пожарного топорика я сорвал и завернул набок шматок дернины, под ним был еще слой пластика, похожего на поролон, только водонепроницаемого, который я мигом разгреб. Ниже съемные, но хорошо примыкающие панели из металлокерамики. Ман кинул мне вакуумную присоску – без таких ни один технарь нынче не ходит – и я смог с натугой оторвать одну из панелей; тяжелая, блин.

Люди соскользнули вереницей в образовавшийся колодец и сразу поверху прошел ветерок, швырнув ворохом опавшей листвы и комьями земли. Вслед за тем в тоннель заглянули «волосы ведьмы». Не только седые, но вдобавок очень живенькие, подвижные, извивающиеся, крутящие в разные стороны своими блестящими головками, которые походили на жемчужные бусинки. Это, естественно, способствовало ускорению драпа.

А перемещаться в тоннеле было очень непросто. Он же предназначен для гибких ремонтных роботов змеевидного типа. Мрачный люминесцентный свет панелей – единственное, что сопровождало нас в пути, если не считать оптоволоконных и энергетических кабелей, аккумуляторных батарей, труб, кронштейнов с оборудованием и очень низкого потолка. Каждые пятьдесят метров – люк. Удобно передвигаться только на карачках – если такое вообще можно назвать удобным. В Англии, кстати, не столь давно детей загоняли работать на шахты, потому что те могли в низких тоннелях, не разгибаясь, толкать вагонетки с углем.

Хотя срочную я служил на подлодке (я на медкомиссии специально свой рост занизил, ходя на полусогнутых, чтоб меня на подводный флот взяли) и там обстановочка схожая, – но сейчас язык свесился до пупа, тем более что за меня активно цеплялись Клод и Синтия. Минут десять такого мучительного бега, и Надя, наконец, скомандовала:

– Остановка, мы под шлюпочной палубой.

– Послушайте, – включился мистер Сесспул, и сейчас от него несло гнилью даже больше, чем яблоком. – Я так благодарен вам. Вы уж приняли меня за милитариста. Нет, просто я не стыжусь того, что сделал на благо своей родины. Гораздо большее пристрастие я имел всегда к простым радостям жизни, не обязательно связанным с обладанием большими деньгами. Правда, правда. Обладать радостями жизни можно и без особых расходов. Одной тайской девчонке я просто пообещал, что увезу ее в Штаты, что там будет все в шоколаде. Что она только не вытворяла, в благодарность, с моими, так сказать, бубенцами. Потом она попросила, чтоб я выкупил ее у хозяина притона, но я отказался; бесплатно так бесплатно. Кстати, с возрастом мои пристрастия стали обращаться на тех, кто помоложе. И это только доказывает, что у стара и млада есть много общего.