И вдруг, словно кто-то с небес послал свой приказ, — этот громкий, оглушительный поток славословий в ее адрес прервался, наступила полная тишина. Что такое? Что произошло? Оказывается, приближалась другая карета, без императорской короны на крыше, ибо та, кто сидела внутри, не имела пока на нее никакого права. Александра собиралась тоже поклониться знаменитой иконе. Губы у нее были плотно сжаты, глаза покраснели, сердце колотилось в груди. Сколько она ни старалась, но она не могла улыбнуться народу, хотя ей так этого хотелось.

Все в толпе молчали, словно лишившись дара речи, когда новая императрица медленно выйдя из кареты, подошла к святой иконе и запечатлела на ней свой проникновенный поцелуй. Никто в толпе не выдавал своих чувств. Никакого намека на поклонение Ее величеству, лишь холодная, жестокая враждебность. Товарищ моего отца, который давным-давно умер, прошептал на ухо стоявшей рядом княгине Радзивилл:

— Боже, как все это странно! Ведь императрица едет на свое коронование, а кажется, что, напротив, она начинает свой путь на голгофу…

У въезда в Кремль, у Никольских ворот, государей встречал городской голова. По православному русскому обычаю он преподнес им хлеб и соль, а на серебряном подносике — ключи от города. Александру с утра мучила острая головная боль. Утром ее парикмахер, примеряя на ее голове корону, прикрепил ее к волосам длинной бриллиантовой заколкой. Но по его неосторожности, он вонзил слишком глубоко ее в волосы императрицы, и та даже вскрикнула от боли. Правда, она вскоре прошла, так что ни у Николая, наблюдавшего за этой утренней ее церемонией, ни у фрейлин, ни у близкого окружения не возникло ни малейшей тревоги.

В Кремле слуги расстелили малиновый бархатный ковер на ступенях знаменитого Красного крыльца, ведущего к Успенскому собору, где должна была состояться торжественная церемония.

Во главе процессии, спускавшейся с Красного крыльца, шествовала целая толпа священников в золотых ризах. Мария Федоровна шла сразу за ними в расшитом бриллиантами белом платье из бархата, длинный шлейф которого несли двое слуг. Наконец на самой высокой ступени Красного крыльца появились Николай с Александрой. Они возвышались над волнующейся толпой.

Коронационная церемония длилась целых пять часов. По русской традиции царь должен короновать себя сам. Он принимает корону из рук митрополита и возлагает ее на себя. Для своей коронации Николай предполагал использовать в качестве короны шапку Мономаха с золотой филигранью, которой насчитывается восемьсот лет. Это была довольно непритязательная корона, которую, как предполагалось, водрузил себе на голову Владимир Мономах, правивший Киевской Русью в XII веке, к тому же очень легкая по сравнению с другими; она весила всего каких-то два фунта (698 г). Но «железный церемониал этого не допустил, и Николай был вынужден надеть на голову другую, сделанную для Екатерины Великой в 1762 году по случаю ее коронования, — она была ужасно тяжелой и весила три килограмма шестьсот граммов.

Так что императору пришлось подчиниться вековым обычаям своей империи! Он был вынужден выдерживать ее вес на голове целых два часа, после чего, со всей осторожностью, сняв с головы, водрузил ее на голову Александры.

Можно себе представить, как разрывалась голова у Александры во время этой долгой болезненной церемонии.

Императрица-мать подошла к теперь уже коронованной императорской чете, и поочередно обняла сына и невестку. Александра, несмотря на все испытания, писала одной из своих сестер, что несмотря на продолжительную церемонию, она почти не чувствовала усталости, этому препятствовали переживаемые ею сильнейшие эмоции. Она теперь навсегда прошалась с маленькой девочкой из Дармштадта и становилась не только императрицей, но и государыней-матушкой, матерью всего народа русского.

Установившаяся в соборе благоговейная, почти мистическая тишина вдруг была прервана грохотом колоколов на колокольне Ивана Великого, и с ним смешались залпы орудий и громкие крики толпы.

Николай и Александра, совершив вековой обряд коронования Романовых медленно покидали собор, чтобы пройти по установленному традицией маршруту, — посетить все Кремлевские церкви и поклониться хранившимся в них святым реликвиям.

Потом императорская чета вышла из Кремля на Красную площадь, где их приветствовала неистовая толпа.

Позже, с наступлением ночи, для знатных гостей был устроен коронационный банкет.

* * *

В старинном русском городе и в его самых отдаленных предместьях один бал сменял другой фактически без остановки. Пьянящее желание разгуляться во всю овладевало всеми москвичами. Все они — от самых богатых до самых бедных, от самых утонченных аристократов до самых неприметных скромняг — осознавали, что, по-видимому, им больше никогда не увидеть столь пышных торжеств. Великий князь Сергей Александрович, дядя царя и генерал-губернатор Москвы, был человеком, славящимся своей добротой, своей гуманностью, что выделяло его из числа всех его братьев, которые только и интересовались своей материальной выгодой и удовольствиями, а не серьезными жизненными проблемами.

Женившись на Елизавете Гессенской, он стал шурином императора и теперь из кожи лез вон, чтобы оказать своему близкому родственнику ревностное восторженное радушие в святом городе и доставить городскому населению самую большую радость по случаю коронационных праздников.

Ее императорское высочество великая княгиня Мария, дочь великого князя Павла Александровича, была еще совсем ребенком во время коронации. Она постоянно хвалила своего доброго дядюшку Сергея, который взял ее с ее братом Дмитрием к себе, когда их отец женился во второй раз. Сам великий князь Сергей Александрович не мог иметь детей, — что, конечно, сильно омрачало его личную жизнь, — и он отдавал всю свою любовь племянникам, которые как будто возвращали его к его счастливой молодости.

Он хотел сделать эти три праздничных дня в Москве чем- то незабываемым, чтобы все потом говорили об их величии, не забывая и его похвалить за такую бескорыстную доброту.

Он задумал организовать массовое народное гуляние в пригороде старой столицы, — так называемую Ярмарку любви, которую должны были посетить Николай и Александра. Для гуляния выбрали Ходынское поле, расположенное при выезде из Москвы по дороге на Тверь. Завзятый либерал, Сергей Александрович не пожалел значительной суммы из своих средств для организации гулянья, которую он добавил к выделенным государственным субсидиям.

Уже два дня все в столице и в предместьях только и говорили о том, какие развлечения ожидают москвичей на этом поле, какой состоится великий праздник в честь государя и государыни. Толпы людей, представители всех слоев населения, словно волна за волной, все пребывали на Ходынку, угрожая затоптать тех, кто стоял впереди, чтобы и задние могли получить объявленные угощение, выпивку и подарки. На телегах туда подвозили горы провизии. Все поле было украшено самым диковинным образом. Там были установлены фонтанчики, из которых текло вместо воды вино, которым можно было утолить пьяную жажду, — оно доставлялось туда прямо из царских подвалов. В павильонах на козлах возвышались горы сушеного мяса, жареной птицы, колбас, а на поле все выкатывали новые бочки с пивом и водкой. Народу все пребывало, места всем явно не хватало.