Беспутный нрав деда Хомякова служил темой многочисленных сплетен; но, по-видимому, они были недалеки от правды. Он попал и в текст «Горя от ума». Это

Отцу Хомякова — Степану Александровичу — было дано великолепное домашнее образование. Он был широко начитан, свободно владел тремя языками. Это был своеобразный персонаж «грибоедовской Москвы», воплощавший собой все то, что впоследствии стало называться «большим московским барином». В числе основателей знаменитого Английского клуба находится и его имя. В стенах этого заведения его и постигла катастрофа. Страстный картежник, впрочем как и многие его современники, он за один вечер проиграл более миллиона рублей, поставив семью на грань разорения. Спасла положение жена Мария Алексеевна (урожденная Киреевская). Она перевела на свое имя недвижимость, находившуюся в Тульской губернии — прежде всего Богучарово. Мужу остались земли в Смоленской губернии, По воле властной супруги он, по сути дела, был сослан в Липицы; мать опасалась, что отец из-за своих слабостей и бесхарактерности окажет дурное влияние на сыновей. Брак фактически распался.

Мать и сыновья — Федор и Алексей — летние месяцы проводили в Богучарове; отец часто оставался в Липицах даже на зиму. Деревня действовала на него благотворно. Вдали от московских соблазнов проявились лучшие человеческие качества некогда легкомысленного бонвивана. Он внимательно и с гордостью следил за успехами своих детей. После ранней смерти старшего сына Федора — способного дипломата — всю свою любовь он сосредоточил на младшем Алексее. Он на свои деньги издал отдельной книгой его трагедию «Ермак», уже с успехом поставленную на московской сцене. Без ведома сына-поэта, равнодушного к славе, он рассылал по журналам его стихотворения, и они постоянно появлялись в печати.

Выдающиеся способности Хомякова проявились уже с раннего возраста. Он был буквально обуреваем стремлением «все знать». Об этом свидетельствуют его соратники из круга славянофилов. Вот слова А. И. Кошелева: «Хомяков интересовался всем, имел обширные сведения по всем частям человеческого знания, и не было предмета, который был бы ему чужд и в котором бы он не принимал участия»[130]. Начиная с детства и кончая последними днями жизни Богучарово было для Хомякова ученым кабинетом. Ю. П. Самарин вспоминает: «Обыкновенно, отправляясь в деревню, он забирал с собою целую библиотеку летописей, словарей, новейших исследований и путешествий; в один год из-за границы выписано было книг на 10 тысяч рублей. При необыкновенной силе его ума он одолевал этот сырой материал в течение лета, осени и начала зимы, и затем почти не прибегая к выпискам, но полагаясь на свою громадную память, никогда ему не изменявшую, он заносил в особые тетради и в самой сжатой форме результаты, выработанные им из всего прочитанного»[131]. В Богучарове Хомяков как бы готовил себя к жарким дебатам в Москве зимой.

Современники мало знали Хомякова — историософа и Хомякова — православного мыслителя; его статьи не пропускались цензурой, а богословские брошюры печатались ничтожным тиражом за границей и почти не проникали в Россию. Но именно в этих областях наследие Хомякова сохраняет свою актуальность. Невозможно в немногих словах раскрыть неоднозначность и противоречивость его взглядов. Славянофилы (и прежде всего Хомяков) утверждали, что России следует осознать свое собственное историческое призвание на основе как многовекового национального наследия, так и опыта Запада, но никоим образом не следовать слепо за Европой и не повторять ее ошибок.

В молодости Хомяков некоторое время был офицером; он участвовал в Русско-турецкой войне 1828–1829 годов. Но военная карьера не прельстила его; он предпочел стезю свободного литератора и помещика. Начиная с середины 1830-х годов он делит свое время между деревней (куда он уезжал в мае и откуда возвращался поздней осенью) и Москвой. В деревне Хомяков не скучал: книги есть — и слава Богу! Однако кабинетным человеком он не был. Наследственная охотничья страсть заставляла его в сентябре или октябре (в зависимости от погоды) отправляться в далекий путь по степи. Как и его дед, он начинал ловитву в Богучарове и заканчивал свой путь в Липицах. Но, в отличие от деда, с ним не было большой свиты, всего лишь один доезжачий и пара борзых.

В Богучарове деятельный Хомяков решил построить новую Сретенскую церковь взамен обветшавшей старой. По-видимому, основная художественная идея храма принадлежит ему самому, а осуществил ее крепостной зодчий С. Александров. В плане Сретенская церковь представляет собой равносторонний «греческий крест», все четыре стороны которого завершаются портиками с шестью дорическими колоннами. Полусферический купол, подобный опрокинутой чаше, возведен над центральным объемом храма. Строение получилось достаточно монументальным. Сам Хомяков назвал его «великим собором Богучаровским», а Александрова даже «новым Пиранези или Палладио». Он дал своему крепостному архитектору вольную, отправил в Петербург и принялся хлопотать о присвоении ему звания вольного художника, но безуспешно. Никаких сведений о дальнейшей судьбе Александрова нет. В конце XIX века неподалеку от храма была поставлена своеобразная колокольня, копирующая в миниатюре кампанилу венецианского собора Святого Марка.

Хомякова-помещика ярко характеризует Ю. Ф. Самарин. Самый знаменитый из славянофилов «с первого шага поставил себя в прямые, непосредственные отношения к своим крестьянам. Он часто созывал мирские сходки, выслушивал все требования и жалобы, делал все свои распоряжения гласно и открыто и никогда не прятался за личностью своих поверенных, как делают это многие добрые помещики, которые сознают всю тяжесть крепостных отношений и не решаются принять на себя ответственности за порядок вещей, которым сами пользуются. За несколько лет до выхода Высочайших рескриптов он приступил к исполнению давнишней своей мысли отменить в своих имениях барщину и перевести крестьян на оброк. Он взялся за это дело не вдруг и не сгоряча, не под влиянием досады на хлопоты и неприятности, сопряженные с отбыванием барщины, но обдумав зрело все последствия и не скрывая от себя трудностей, которые он должен был встретить. Ему хотелось, во-первых, чтобы новый задуманный им порядок осуществился не в силу помещичьего полноправия, а по обоюдному соглашению с крестьянами и, во-вторых, чтоб этот порядок оправдался в своих последствиях не как милость, на которую нет ни образца, ни меры, а как верный расчет, выгодный для крестьян и вовсе не разорительный для владельца. Переговоры его с крестьянами… продолжались довольно долго; каждый пункт предложенных им условий обсуждался на сходках, и некоторые из них были изменены по требованию крестьян: по окончательном утверждении всех статей положено было в случае споров и недоразумений обращаться к третейскому разбирательству»[132].